Доселе я кратко характеризовал отношение Толкиена к отдельным политическим силам его времени. Но цельная картина его мiровоззрения может быть увидена только при комплексном изучении его взгляда на весь мiр середины XX века - то есть при рассмотрении его суждений о событиях Второй мiровой войны. Переписка Толкиена со служившим в ВВС в ЮАР сыном Кристофером (1941 - 1945 гг.) является поистине незаменимым источником, без которого наши знания о политических взглядах Толкиена были бы крайне скудны. Можно только сожалеть, что после возвращения Кристофера домой в конце войны мы уже не имеем такого драгоценного источника.
Прежде всего, следует отметить, что Толкиен принадлежал к тому роду людей, которые мыслят всецело исторически - то есть рассматривают события своего времени с высоты птичьего полёта, не слишком привязываясь к своей эпохе и глядя на неё только как на звено всемiрной цепи от Адама до Антихриста (хотя это отнюдь не означает, что такой человек вовсе не переживает по поводу текущих событий - напротив, такой взгляд даже помогает чувствовать острее). У Толкиена этот образ мышления дополнялся ещё и подлинно христианским взглядом на всемiрную историю как на "долгую борьбу, обречённую на поражение, хотя она и содержит... проблески конечной Победы". Каждое событие для Толкиена было важно не с точки зрения прямых последствий, но ценно само по себе - Толкиен придерживался телеологического взгляда на историю. Это значит, что если рационалист ищет причины событий, задаётся вопросом "почему это произошло?", то христианин всегда ищет цели событий, спрашивает "зачем это произошло?". Это значит, что хотя в истории порою происходят положительные события - даже отдельные эвкатастрофы, зло всё равно вскоре берёт вверх: любая эпоха процветания спустя какое-то время неизбежно сменяется эпохой упадка. В Арде Искажённой по-другому и быть не может; но Воскресение Христово - единственная победа, плоды которой не изгладятся вовеки и которая является прямым предвестием последней Эвкатастрофы, завершающей историю этой Земли - Конца Света. "Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут", - говорит Господь. Поэтому любое событие всемiрной истории ценно не только как звено в пути приближения человечества к Концу Света, но и само по себе - как способ проявления истинного лица каждого отдельного человека.
Такова была и Вторая мiровая война. С одной стороны, она имела колоссальные политические последствия - и в приводимых ниже высказываниях Толкиена речь будет идти и о них. С другой стороны, война ярко высветила хорошие и плохие черты миллионов людей во всех воюющих странах: в эти годы каждый имел возможность показать себя на деле, высказаться со всей откровенностью. Именно комплексным рассмотрением обеих сторон вопроса и отличался Толкиен. Он писал в 1944 году: "Иногда мне становится страшно при мысли об общей сумме человеческого горя в эти дни: миллионы разлученных... не говоря уже о муках, боли, смерти, сиротстве, несправедливости. Будь страдания зримой субстанцией, эту погруженную в ночь планету почти полностью окутало бы густое тёмное марево, сокрыв её от изумленных небес! А последствия всего этого обернутся по большей части злом – с исторической точки зрения. Но, разумеется, исторический подход – далеко не единственный. Все явления и все деяния обладают значимостью сами по себе, помимо «причин» и «результатов». Ни один человек не в состоянии оценить, что на самом деле происходит в настоящем sub speciae aeternitatis [с точки зрения вечности (лат.)]. Знаем мы только то (в значительной степени по собственному опыту), что зло пускает в ход громадные силы и с неизменным успехом – да только тщетно; оно лишь подготавливает почву, на которой пустит ростки нежданное добро". Страдания и кровь миллионов необходимы, ибо вся наша история развивается по Божественному плану - вера в это никогда не оставляла Толкиена. Наверное, ему были особенно близки строки Апокалипсиса: "И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые [вспомним Эарендила!], и сказано им, чтобы они успокоились ещё на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число" (Отк.6:9-11; здесь и далее подчёркнуто мною).
Нет никакого горя, которое не принесло бы в итоге благие плоды. Дискатастрофа всегда оборачивается эвкатастрофой. Даже Воскресение стало возможным лишь благодаря Распятию. Толкиен остро чувствовал и понимал это. Огромное значение он придавал словам Илуватара из "Сильмариллиона", что любое зло в конечном итоге обращается Его промыслом в добро. Об этой истине говорит всё его творчество.
* * *
Рассмотрим избранные цитаты из писем Толкиена военного периода, никогда до 2004 г. не публиковавшихся на русском языке, да и сейчас малоизвестные. Каменкович не случайно пишет: "Ходят слухи, что именно "Письма" Толкиена, где он говорит о своих политических убеждениях достаточно резко, замедилил выход в свет полного перевода "Властелина Колец" ". Начнём с письма от 12 января 1941 г., которое показывает степень политического предвидения Профессора: "Также ясно, что наши дорогие друзья из СССР близки к беде. Это очень тесная гонка со временем... Я предполагаю, что обычные граждане не знают ничего о том, что произойдёт. Но простое рассуждение показывает, что Гитлер должен атаковать эту страну напрямую и очень большими силами скоро - до лета. Тем временем "Ежедневный рабочий" [газета английских коммунистов. - М.М.] надоедливо кричит на улицах". Очень примечательно письмо от 9 июня 1941 г., в котором Толкиен даёт свою оценку худшей черте английского национального характера - тому самому "коммерческому духу", за который немецкие мыслители в течение десятилетий критиковали англичан; присоединяясь к ним, Профессор сравнивает англичан и немцев не в пользу первых. Признания Толкиена могут показаться для англичан шокирующими: "Торгашеский дух - это свинья в сердце. Но я считаю главным английским пороком лень. Именно лени в большей степени, чем природной добродетели, мы обязаны своим уходом от ведения войн и насилия в других странах. В свирепом современном мiре, действительно, лень начинает выглядеть почти как добродетель. Но довольно ужасно смотреть, как много её вокруг, в то время как мы схватились с тевтонским фюрером. Кажется, люди в этой стране ещё не осознали, что в немцах мы имеем врагов, чьи добродетели (а это именно добродетели) послушания и патриотизма больше, чем наши в массе своей. Чьи храбрые люди столь же храбры, как и наши. Чья промышленность примерно в десять раз больше. И кто - по Божьему проклятию - сейчас ведом человеком, вдохновленным сумасшествием, вихрем, дьяволом, тайфуном, страстью: это заставляет бедного старого кайзера выглядеть как вяжущая чулки старушка".
В письме от 29 ноября 1943 г. Толкиен возмущался английским правительством, на решения которого в военное время требовалось ссылаться как на некий безличный непререкаемый авторитет и которое даже писать надо было с большой буквы: "Я арестовал бы любого, кто использует слово "государство" (в любом другом смысле, кроме как неодушевленное королевство Англия и его обитатели, вещь, которая не имеет силы, прав или разума); и после шанса на отречение, я казнил бы их, если бы они заупрямились! Если бы мы могли вернуться к личным именам, это было бы куда лучше. "Правительство" - это абстрактное существительное, означающее процесс управления, и должно быть преступлением писать его с большой буквы или относить это слово к людям. Если бы у людей была привычка ссылаться на "совет короля Георга, Уинстона и его шайку", начался бы долгий путь к очищению мыслей и к уменьшению риска страшного обвала в теократию". Таким образом, уже тогда Толкиен интуитивно почувствовал исподволь идущий в западных странах путь обожествления воли "демократического" правительства как ведущий в итоге к Антихристу.
Далее, после пассажа о греховности жажды власти, он продолжает рассуждать о преимуществах абсолютной монархии: "Дайте мне короля, чьим главным интересом в жизни были бы почтовые марки, железные дороги и лошадиные скачки, и который имел бы власть уволить своего визиря (или как его можно назвать), если ему не понравится пошив брюк последнего. Но, конечно, фатальная слабость всего этого - по сути, единственная фатальная слабость всех хороших по природе вещей в плохом, испорченном, неестественном мiре - то, что это работает и работало только тогда, когда весь мiр производил безпорядок старым добрым неэффективным человеческим способом. Драчливые самодовольные греки были способны стянуть всё это против Ксеркса; но отвратительные химики и инженеры вложили такую силу в руки Ксеркса, что славный народ, казалось, не имел шансов. Мы все пытаемся прикоснуться к Александру - как учит история, этому восточному Александру и всем его полководцам. Бедный простак полагал, что он сын Диониса, и умер от пьянства. Греция, которая заслужила спасение от Персии, погибла и стала чем-то вроде "вишистской Греции" или "Сражающейся Греции" (которая не сражалась), болтая об эллинистической чести и культуре и жаждая продавать грязные открытки". Последнее предложение - камешек в огород "Сражающейся Франции" и прочих "движений Сопротивления", которые ни в одной стране Западной Европы никогда не представляли сколько-нибудь реальной силы. (Настоящая партизанская война с немцами велась только в православных балканских странах, то есть вне пределов западной цивилизации). Затем следует интересное замечание Толкиена, в котором речь идет о двух примечательных вещах. Первая из них - это критика Профессором того факта, что образ врага, образ немцев в пропаганде - как советской, так и английской - совершенно не соответствовали действительности: "Но особенный ужас современного мiра в том, что все проклятые вещи в одном месте. Даже несчастные маленькие самоеды, как я подозреваю, имеют еду в виде консервов и деревенский громкоговоритель, рассказывающий сталинские сказки о народной демократии и злых фашистах, которые едят детей и воруют ездовых собак". Вторая - о войне как способе поднять недовольство правительством Черчилля: "Есть только одно светлое пятно, и это растущая привычка недовольных людей из разбомбленных заводов и электростанций; я надеюсь, что это, поощряемое сейчас как "патриотизм", может остаться привычкой! Но не будет никакого толку, если это не будет всеобщим".
Следующее крайне важное письмо к Кристоферу относится к 9 декабря 1943 г., ко времени Тегеранской встречи, которую Толкиен, очевидно, считал ярким проявлением "саруманизма": "Нечего читать - и даже в газетах нет ничего, кроме тегеранской чепухи. Хотя я должен признаться, что я улыбался болезненной улыбкой и "на пол перенёс свой вес, к событиям дальнейшим вдруг утратив интерес" [цитата из американского поэта Б.Гарта. - М.М.], когда я услышал, что этот кровожадный старый убийца Сталин приглашает все нации в счастливую семью народов, призванную отменить тиранию и нетерпимость. Но также я должен признаться, что фотография нашего херувимчика Уинстона Спенсера Черчилля выглядела в самом деле как самый большой подарок хулигана". Далее в том же письме Толкиен пытается предугадать основные черты послевоенного мiра - и приходит в ужас от предчувствия глобализации планеты по-американски: "Хм, что ж! Я желаю знать (если мы выживем в эту войну), будет ли какая-нибудь ниша, хотя бы из терпимости, оставлена для реакционных элементов вроде меня (и тебя). Большие вещи становятся малыми, а земной шар становится тусклее и проще. Он превращается в один проклятый маленький провинциальный пригород. Когда мы введём американское "оздоровление", дух бодрости, феминизм и массовое производство на Ближнем Востоке, Среднем Востоке, Дальнем Востоке, в СССР, Пампе, Гран-Чако, бассейне Дуная, Экваториальной Африке, Внешней и Внутренней Мумболандии, Гондване, Лхасе и деревнях мрачного Беркшира, какими счастливыми мы будем! - с возмущением иронизирует Толкиен. - В любом случае, это сократит путешествия. Будет некуда идти. Поэтому люди будут (как я считаю) ходить всё быстрее... Одна восьмая мiра говорит по-английски, и это крупнейшая языковая группа. Если это правда, то проклятие нам и стыд - говорю я. Пусть проклятье Вавилонской башни разрушит все их языки так, чтобы они смогли говорить только: "Ба! ба!". Это будет означать во многом то же самое. Я думаю, я буду вынужден отказаться разговаривать на каком-либо языке, кроме старомерсийского". Как видим, Толкиен был особенно озабочен превращением английского языка во всемiрное койне - ведь, как известно, любой язык, становясь международным, теряет свои изначальные качества. Варварское использование языка Шекспира американцами и затем всей планетой и побудило Толкиена объявить о том, что он предпочитает древнеанглийский, чтобы не участвовать в антихристианской глобализации. А в другом письме (№83) Толкиен и вовсе желает современному мiру сгореть в пожаре Рагнарёка…
Далее Профессор пишет: "Но серьёзно: я нахожу этот американский космополитизм крайне ужасающим. С точки зрения разума и духа, и пренебрегая мелкими страхами робкой плоти, которая не хочет быть застреленной или зарубленной грубым и распущенным солдатом (немецким или любым другим), я действительно не уверен, что его победа будет намного лучше для мiра в целом и в далёкой перспективе, чем победа [далее слово заменено прочерком; видимо, Германии. - М.М.]. Я не думаю, что входящие письма просматриваются. Но так это или нет, мне и добавлять не нужно, что таковы настроения многих хороших людей – и это не знак недостатка патриотизма. Поскольку я люблю Англию (не Великобританию и определенно не Британское Содружество - брр!), и если бы я был в призывном возрасте, на военной службе я бы, скорее всего, ворчал и желал скорейшего конца - всегда надеясь, что дела могут обернуться лучше для Англии, чем они выглядят сейчас. Почему-то я не могу на самом деле представить фантастическую удачу (или благословение, как кто-то назовёт это, если он может смутно увидеть, с чего бы это мы должны быть благословлены - подразумевается, Богом), которая посещает Англию и уже уходит. "Chi vincera?" [Кто победит? (ит.) - М.М.] - говорили итальянцы и отвечали: Сталин. Не совсем верно, возможно. Наш херувимчик [так Толкиен презрительно именовал Черчилля. - М.М.] выше ссылался на возможность играть по-хитрому - все гадают, все надеются, никто не знает...".
Письмо от 3 апреля 1944 года я уже цитировал в главе 2; речь в нём идёт о потрясающей тупости американцев. Письмо от 6 мая 1944 года, адресованное Кристоферу в период его жизни в военном лагере, посвящено сравнению внутренней политики английского правительства в годы двух мiровых войн и обвинению его в обмане народа: "Жизнь в лагере, кажется, совсем не изменилась [со времён Первой мiровой. - М.М.], и что делает её столь раздражающей, так это тот факт, что все её худшие черты вовсе не неизбежны - благодаря человеческой тупости, которая (что "проектировщики" отказываются видеть) всегда неопределённо очаровывается "организацией". Но Англия в 1917 - 1918 гг. была в бедственном состоянии... И налогоплательщики хотят знать, куда уходят миллионы, если лучшая часть их сыновей лечится в таких условиях. Однако люди остаются тем, что они есть, и это неизбежно; и единственное средство... - это не вести войн... Все большие дела планируются, по большому счету, с чувством как у жабы под плугом, хотя в глазах общественного мнения они делают своё дело. Крайне вредное дело. Потому что мы пытаемся одолеть Саурона с помощью Кольца. И мы (как кажется) одолеем. Но наказанием за это будет, как ты знаешь, порождение новых Сауронов и медленное превращение людей и эльфов в орков. Но в настоящей жизни это не так отчетливо, как в повести, и мы начали войну со многими орками на нашей стороне". Действительно, Толкиен не испытывал никакой эйфории по поводу победы над Германией и предвидел, что послевоенная жизнь будет намного хуже и страшнее довоенной...
В письме от 23 - 25 сентября 1944 года затрагивается несколько важных вопросов. Во-первых, Толкиен выражает возмущение постоянным искаженным и безсмысленным употреблением слова "свобода" в либеральной пропаганде (до сих пор ничего не изменилось): "Наш разговор зашёл о том, есть ли какие-нибудь здравые моменты в определении, связанном со словом "свобода", которое используется сейчас. Я не верю, что они есть, поскольку этим словом так злоупотребляет пропаганда, что оно потеряло всякое значение для разума и стало просто эмоциональной дозой для разогрева страстей. Самое большее, под этим, кажется, подразумевается то, что те, кто господствует над тобой, должны от рождения говорить на том же языке - который, в конечном счете, является тем, что перемешивает идеи расы или нации (или класса - в Англии) до испарения".
Продолжая разговор о пропаганде, Толкиен с гневом отмечает склонность пропагандистов приписывать немецким войскам всевозможные отрицательные качества. И ещё он был крайне обезпокоен одной очень опасной тенденцией: ближе к концу войны некоторые публицисты в Англии (зачастую еврейского происхождения) призывали к поголовному истреблению всех немцев (с советской стороны такие призывы раздавались из уст печально известного Ильи Эренбурга). Толкиен был против любой лжи - даже в пропагандистских целях, и против любого геноцида; поэтому он пишет: "Тревожное время, несмотря на преждевременную стрельбу. Вооружённые парни находятся в самой гуще, и я думаю, что они будут в ещё большей гуще. Я лично не могу понять линию, взятую Би-Би-Си и газетами (и таким образом, я полагаю, исходящую от министерства информации), будто немецкие войска - это пёстрое сборище маркитантов и разбитых людей, всё еще отчаянно защищающихся от лучшей и прекрасно экипированной армии (какова она на самом деле), которая уже почти взяла поле битвы. Англичане гордятся (или гордились) собой в "состязательности" (которое включало в себя "отдачу дьяволу его долга"), но присутствовать на матче футбольной лиги недостаточно для того, чтобы рассеять понятие о том, что "состязательность" присуща любому из множества обитателей этого острова. Но огорчает видеть, как пресса пресмыкается в сточной канаве так же низко, как Геббельс в своём стиле, визжа, что каждый немецкий командир, который держится до конца в отчаянной ситуации (как того требуют военные нужды его стороны) - это пьяница и одурелый фанатик. Я не вижу большой разницы между нашим общественным настроением и знаменитыми "военными идиотами". Мы знали, что Гитлер - вульгарный и невежественный маленький хам, в дополнение к прочим его недостаткам (или хамство - их источник); но кажется, что есть много вульгарных и невежественных маленьких хамов, которые не говорят по-немецки и у которых есть возможность показать в себе большинство гитлеровских черт. В местной газете была серьёзная статья, призывающая к систематическому истреблению целой немецкой нации как единственно правильному курсу после военной победы: потому что, видите ли, они суть гремучие змеи и не знают разницы между добром и злом. (А автор этой статьи - знает, что ли?!) Немцы имеют такое же право объявить поляков и евреев подлежащими искоренению паразитами, недочеловеками, как и мы немцев; другими словами, никакого права, что бы они ни сделали. Конечно, здесь ещё есть разница. На статью уже ответили, и ответ напечатан. Вульгарный и невежественный хам ещё не властелин с огромной силой; но он очень близок к тому, чтобы появиться на этом зелёном и прекрасном острове... Нельзя победить врага с помощью его собственного Кольца, не превратившись самому в Врага; но к несчастью, кажется, что мудрость Гэндальфа давно ушла вместе с ним на Истинный Запад...". В этом вопросе Толкиен не шёл ни на какие компромиссы: цель, по его мнению, ни в коем случае не оправдывает средства.
30 января 1945 г. Толкиен подводит итоги клонившейся к завершению войны – проиграл весь мiр: «Все обеднели, мрогие осиротели или стали калеками, миллионы погибли, а победило одно: Машины. А поскольку слуги Машин становятся привилегированным классом, Машины обретут непомерно большую власть». Здесь Толкиен провидит черты наступавшей тогда новой эпохи – господство технократии под видом «демократии».
Ещё одно весьма примечательное письмо относится к 29 мая 1945 года. Толкиен, враждебно относившийся к японскому империализму, был в ужасе от приходившего ему на смену американского: "Я не знаю о британском или американском империализме на Дальнем Востоке ничего, что не наполняло бы меня сожалением и отвращением... Я не поддержу их ни малейшим проблеском патриотизма в оставшийся период войны. Я не подписал бы им ни пенни, оставил бы в одиночестве сына, если бы я был свободным человеком. Эта война выгодна только Америке или России; возможно, последней. Но, по крайней мере, американо-российская война не разразится ещё год". Таким образом, в наших руках находится свидетельство, всё значение которого трудно переоценить: Толкиен оказался достаточно дальновиден, чтобы при всей своей ненависти к коммунизму не поддержать в "холодной войне" постоянно усиливающийся прообраз царства Антихриста - США. Если мы посмотрим на другие письма Толкиена, то это станет видно еще яснее. Например, 31 июля 1944 г. он писал о своем отвращении к «массовой культуре» и джазу, подчеркивал, что «коллективные психозы Советов» менее страшны, чем наступающие психозы Pax Americana. Он сравнивал два лагеря в «холодной войне» с дьяволом и дебрями и писал Кристоферу: «А уж какое Д к какой из сторон относится – решай сам!» (речь идет о США и СССР соответственно). И спустя многие годы, в 1971 году, Профессор сохранял осознание опасности, исходящей от США: «Об ужасах американской сцены я умолчу, хотя они обернулись для меня источником немалых затруднений. (Они возникают в совершенно ином духовном климате и на почве, загрязненной и истощенной до такой степени, что с этим сравнится лишь безумное уничтожение физических земель как таковых, американцами заселенных)». Надо отдать ему должное: даже многие из русских эмигрантов-монархистов даже после 1945 года опасались Советского Союза не меньше, чем Запада, не понимая, что лишь на словах коммунистический СССР являлся объективным геополитическим препятствием на пути установления "нового мiрового порядка".
В общем и целом можно констатировать, что неприятие современного мiра, мiра Модерна во всех проявлениях его идеологий (либерально-капиталистической, коммунистической, нацистской) у Толкиена было столь же полным и всеохватным, как у Рене Генона или Юлиуса Эволы, а его послевоенные оценки крайне близки к таковым же оценкам Эрнста Юнгера или Мартина Хайдеггера. Внутри английской традиционалистской мысли ближе всего к Толкиену стоял уважаемый им Кристофер Доусон, хотя мысли Т.С. Элиота, позднего У.Б. Йейтса и даже позднего К.С. Льюиса его последних лет жизни лежат в том же русле – последний грустный вздох на руинах растоптанного мiра Традиции. Вырывать из целостного мiровоззрения всех этих «ультраправых» писателей только одну составляющую и говорить только об их критике нацизма или только об их антикоммунизме, не замечая их антилиберализма, равно как поступать наоборот – значит совершать явный подлог и искажение. Отрицать современный мiр означает отрицать все его идеологии, все «три политические теории», выдвигая взамен иную, традиционалистскую, «четвёртую».
Вкупе с уже процитированным письмом от 9 августа 1945 года об атомной бомбе и прочими письмами это позволяет раз и навсегда установить послевоенную политическую позицию Толкиена и покончить с одним злонамеренным мифом, который распространяли лживые пропагандисты обоих сверхдержав.
Речь идёт о том, что после выхода в свет "Властелина Колец" на Западе раздались голоса, которые видели в романе аллегорию Второй мiровой войны - причем видели её так, как это было выгодно масонским правительствам Запада. Они сравнивали Мордор с Германией (Саурон - Гитлер), Изенгард - с СССР (Саруман - Сталин), эльфов и гондорцев - с самим собой (удивительное самомнение!), а Кольцо - с атомной бомбой. Валинор даже кощунственно сравнивали с Америкой (хотя для Толкиена США всегда виделись источником зла и уж никак не Истинным Западом, исчезнувшим с лица Земли после Падения Нуменора). Уже известный нам швед Ольмарк в 1961 году даже сравнил Саурона со Сталиным, что вызвало яростное возмущение Толкиена. При этом не обращалось ни малейшего внимания на то, что Толкиен ясно указывал на то, что Саурон как демон попросту несравним ни с каким из современных людей, что Гитлер похож вовсе не на Саурона, а на Денетора; что, в конце концов, к моменту появления атомной бомбы "Властелин Колец" уже был практически полностью закончен... Толкиен, разумеется, был возмущен таким лживым толкованием. Он стал регулярно писать различным адресатам, что ничего подобного даже и вообразить нельзя, что "мой ум не работает аллегориями", что "в моей работе вовсе нет аллегории - моральной, политической или современной" - тщетно. Тогда Толкиен пошёл на решительный шаг: в предисловии ко второму изданию "Властелина Колец" (1966 года) он прямым текстом отверг эти бредовые домыслы. И действительно, они на какое-то время утихли, тем более что наступила эпоха "разрядки".
Но после смерти Толкиена, и особенно в восьмидесятые годы, этот миф вновь был вытащен из запасников, причем сразу с двух сторон: администрация Рейгана стала сравнивать Советский Союз с Мордором, коммунистов - с орками, а советское руководство с радостью с этим соглашалось. При этом как-то забывалось то, что с орками наиболее сходны именно среднестатистические американцы, чего не скрывал и покойный Профессор. Более того, ещё в 1957 году Толкиен с негодованием писал: "Спрашивать, являются ли орки коммунистами, так же нелепо, как спрашивать, являются ли коммунисты орками". Для грязных целей в ход шли любые средства: например, некоторые горе-идеологи подчеркивали, что флаги харадцев (союзников Мордора) были красными и сравнивали их то с Третьим Рейхом, то с Советским Союзом, то с тем и другим вместе. При этом они не обращали внимания на то, что у харадцев вообще всё было красное: и копья, и щиты, и даже лица они красили красной краской. Если подойти к этому вопросу серьёзно, то красный - просто цвет ада; в Ветхом Завете он назван цветом греха (Ис.1:18), а в Апокалипсисе сатана изображён в виде красного дракона (Отк.12). Исходя из этого, можно объяснить использование красных знамен не только харадцами, но и большевиками, и нацистами, и турецкими кемалистами. Но проводить прямую параллель между харадцами и коммунистами - это элементарная ложь.
Любопытно, что после развала СССР этот лживый миф американские идеологи сдали в утиль, и теперь он сохранился только в среде российских коммунистов. Американцы же вскоре заменили его другим мифом, также не имеющим никакого отношения к Толкиену: теперь они стали сравнивать орков с… мусульманами, что вдвойне нелепо - во время написания "Властелина Колец" исламский мiр вообще не представлял собой самостоятельную политическую силу. Одно из наиболее смехотворных проявлений этого нового мифа - тот факт, что Саруман в фильме Питера Джексона "Властелин Колец" (2001 - 2004 гг.) наделен явными чертами сходства с ныне покойным лидером ХАМАСа шейхом Ахмедом Яссином - сравните их внешность.
Я бы не стал даже упоминать о существовании таких лживых политических мифов, не имеющих абсолютно никакого отношения к личности Толкиена, если бы это отвратительное явление не было обратной стороной ещё более прискорбного явления - так называемого движения толкиенистов. Теперь я хотел бы дать характеристику этому явлению, его соотношению с серьёзным изучением Толкиена за последние три десятка лет за рубежом и в России и подвести итоги исследованию.
