10 декабря 2010 года исполнилось 290 лет со дня рождения Юстуса Мёзера (1720 – 1794) – человека, которые едва ли не первым в Европе XVIII века бросил вызов Просвещению, сделав это задолго до французской революции 1789 года. Кто же он, этот юрист и историк средневековья, чьи труды в исторической науке стали классическими, чьи взгляды сам Маркс с ненавистью называл «идиотскими», в то время как Ленин видел в них и много полезного?

Мёзер родился и почти всю жизнь прожил в княжестве Оснабрюк в Западной Германии. Как известно, вплоть до наполеоновского завоевания в маленьких немецких государствах сохранялся крайне архаичный уклад жизни. В XVIII веке Оснабрюк и окрестные деревни жили всё ещё в позднем средневековье. Система управления была весьма запутанной и патриархальной. Половину шеститысячного населения города составляли католики, половину – лютеране. Те и другие принадлежали либо к рыцарям, либо к бюргерам. Поэтому в Оснабрюке существовали и рыцарская палата, и городской совет. Однако главу княжества избирали не они, а капитул из 125 католических и лютеранских каноников. Каждый член капитула должен был подтвердить, что его предки в течение восемнадцати поколений (т.е. как минимум с XI – XII веков) заседали в этом органе. Капитул избирал на пост главы Оснабрюка попеременно католического и лютеранского епископов из одного и того же рода, подчас это были ещё дети. В соседних поселениях существовали свои ремесленные советы, в сёлах жили крестьяне различных категорий: свободные, полусвободные, крепостные… В каждой деревне были свои повинности и свои обычаи землепользования. В конце концов, борьба католиков с лютеранами, духовенства с рыцарями, их обоих – с бюргерами, а также отношения рыцарей и городских властей с крестьянами стали настолько запутанными, что даже тридцать три оснабрюкских адвоката не могли во всём этом разобраться. Оснабрюку требовался гений, который смог бы изучить эту органическую жизнь.

Таким гением и стал Юстус Мёзер. На протяжении десятков лет разбирая запутанные случаи, он прославился как замечательный юрист, который действовал всегда строго объективно и старался не уделять преимущества ни рыцарям, ни крестьянам. Постепенно Мёзер острее своих соотечественников почувствовал опасность, нависшую над родным городом. Изредка из развращённого Парижа в Оснабрюк проникали подозрительные идейки французских просветителей. Порою стали заговаривать об унификации законодательства немецких княжеств. Некоторые оснабрюкцы стали одеваться по французской моде и даже пить кофе. Это насторожило Мёзера, который больше всего на свете мечтал, чтобы его родной город жил как при дедах и прадедах и чтобы в эту глушь никто не совал свой нос. Но судьба распорядилась иначе.

На трон Оснабрюка претендовал сын британского короля Георга III Ганноверского, и чтобы урегулировать этот вопрос, отцы-правители города послали в Лондон Мёзера, управленческие таланты которого уже проявились в годы Семилетней войны. Знакомство с олигархическим капитализмом повергло оснабрюкского юриста в ужас. Беседы с шотландским философом Юмом, крупнейшим представителем либерально-буржуазного субъективного идеализма, навели Мёзера на мысль, что идеологии Просвещения с её культом «универсального разума» нужно противопоставить апологию старого порядка. Они хотят подравнять всех под одну гребёнку – что ж, нам есть чем ответить – таков был ход мысли Мёзера. Вернувшись на родину и получив должность верховного уголовного судьи, он пишет «Историю Оснабрюка» (1768). После выхода этой книги он становится тайным советником юстиции, то есть фактически – главой государства при малолетнем князе-епископе. В течение двадцати лет Мёзер, по сути, правил Оснабрюком.

Здесь необходимо сделать некоторое отступление. Идеи глухой оппозиции к Просвещению, вообще говоря, встречались в середине XVIII века как в «передовых» странах Европы, так и в её глухих закоулках. Но это была чаще всего неотрефлектированная защита традиций, обычаев, религии, монархии, то есть простое охранительство. Эффективно противостоять просветительскому яду могла только строго продуманная традиционалистская концепция – концепция, в пользу которой можно было бы сделать сознательный выбор. Одна из таких концепций вызрела у Иоганна Гердера. Этот немецкий философ в 1764 году побывал на латышском празднике середины лета (русский Иван Купала). В Прибалтике – согласно Освальду Шпенглеру, евразийской территории, колонизированной европейцами, – сохранялись многие древние традиции. И вот, стоя летней ночью у купальского костра, Гердер был осенён мыслью о несводимости истории отдельных народов к единому шаблону, о том, что каждый народ в соответствии со своим духом должен прожить неповторимый цикл своей собственной истории. Но Гердер изложит эти идеи несколько позже, да и мы сейчас не можем входить в детальное рассмотрение его концепции. Иное дело – Мёзер. Уже в «Истории Оснабрюка» он выступил как идеолог анти-Просвещения, как прадедушка современного традиционализма, а в «Патриотических фантазиях» (1774 – 1778) его концепция получила завершённое оформление. В чём же её сущность?

Мёзер стал первым, кто заявил, что никакого «общечеловека», как и «универсального разума» просветителей, не существует. Есть только люди конкретной национальности, государства, вероисповедания, живущие в конкретный исторический период. Нет общей цели, к которой должны стремиться все общества: каждое из них имеет свой «локальный разум», то есть традиции и обычаи, уходящие корнями в седую древность и часто уже непонятные современникам. Вот их-то и надо придерживаться и всячески охранять. Применительно к Оснабрюку второй половины XVIII века это означало: сохранять сословную структуру общества и громоздкую организацию управления; сохранять патриархальную семью и церковный запрет на разводы; наконец, сохранять крепостное право. Это не значит, что Мёзер был просто охранителем и не желал никаких изменений в обществе. Вовсе нет! Изменения были и будут, полагал он, но они должны быть органичными и происходить сами собой, как растёт трава. Человек, по Мёзеру, не может постичь общий смысл исторического процесса, направляемого Провидением. Поэтому прислушиваться к оракулам и гаданиями полезнее, чем к советам новомодных философов. Это не значит, что люди не должны пользоваться разумом – конечно, должны, но этот «локальный разум» должен быть верным слугой, орудием местных традиций. Только такой разум будет добрым советчиком.

Исходя из этого, Мёзер предлагал оснабрюкцам несколько облегчить крепостное право, удалив из него черты капиталистической эксплуатации и сделав его более патриархальным. Он понял очень важную вещь: если рыцари защищают крестьян и дают им землю, крестьяне кормят рыцарей, а при этом те и другие жёстко прикреплены к земле, то невозможен никакой капитализм, никакое движение капиталов по учению ненавистного Адама Смита. Поэтому Мёзер предлагал прикрепить к земле и рыцарей, и бюргеров-ремесленников, и крестьян, а также ввести протекционистские меры для защиты местного ремесла и укрепить цехи. Эти реформы сделали бы позднефеодальный строй Оснабрюка схожим с русским «тягловым государством» – конечно, с поправкой на размер территории и на местные условия. При этом Мёзер выступал против детальной законодательной регламентации жизни общества. Он впервые сформулировал то, что в полной мере станет ясным только консерваторам XIX и особенно XX веков: буржуазно-капиталистический строй есть деспотизм над живой жизнью и её рабство.

Судите сами, разъяснял Мёзер: в обществе, «освободившемся» от традиций, атомизированные индивиды похожи друг на друга, их неповторимый облик нивелируется, подгоняется под убогую схему «общечеловека». Средневековые сословно-корпоративные вольности (libertas) заменяются кощунственными «правами человека и гражданина». Вместо обычного права (крестьянских судов, церковных трибуналов, дворянских дуэлей и кулачных боёв) учреждаются безликие формальные суды с унифицированным законодательством. В таких судах, конечно, уже невозможны личные, человеческие взаимоотношения сторон, как становятся они невозможными и в капиталистической экономике: раскрепощение крестьян оставит их без земли и заботы хозяев, дворяне лишатся рабочих рук, а упразднение цехов приведёт к разорению ремесленников. Выгоду получит только подвижный, космополитический капитал. И этот новый строй назовут «свободным», в то время как на самом деле он представляет собой настоящее насилие над органической жизнью и подлинное рабство. И напротив, феодально-сословный строй с патриархальными формами прикрепления к земле является подлинно свободным строем.

Могут сказать, что Мёзер идеализировал и абсолютизировал лишь отдельные моменты в истории общества. Это не так: он походил к делу исторически. Просветители XVIII века вообще очень плохо знали историю средних веков, да и то по сочинениям историков предшествовавших поколений, а к первоисточникам почти никогда не обращались. На их фоне Мёзер выглядел историком из будущего. Опираясь только на первоисточники, на средневековые хроники и акты, он не только изложил историю Оснабрюка с древнейших времён до конца XII века, но и вышел на проблематику общегерманской истории. Мёзер отнюдь не считал феодальный строй изначальным. По его мнению, долгие века саксы – северо-восточные германцы – жили как свободные племена. Каждая семья имела собственный дом и пашню, прочие же угодья находились в совместном пользовании. Отцы семейств (Herren) образовывали военный союз – Mannia, отсюда и произошло название Germania. Постепенно у саксов выделялась дружинная знать, некоторые прежде свободные крестьяне стали попадать к ней в зависимость. Но лишь каролингское завоевание IX века уничтожило исконный свободный строй саксов и ввело феодально-государственные порядки. И как бы ни оплакивал Мёзер древнесаксонские времена, он понимал: отныне Оснабрюк обречён на то, чтобы развиваться в рамках сословно-корпоративного строя. Этот строй и надо защищать от просветительской унификации.

Заметим: данный вывод Мёзер сделал за 30 – 40 лет до насаждения по всей Европе буржуазного «Кодекса Наполеона». Великий мыслитель не дожил до этих времён унижения Германии. Но он ещё увидел французскую революцию 1789 года и успел в противовес её идеям сформулировать своё политическое учение.

Мёзер понимал государство (а речь у него всегда идёт о небольших патриархальных княжествах) как союз землевладельцев. Каждый, внесший свой «земельный вклад» при основании государства, может им управлять. В качестве исключения к управлению приходится допускать и некоторых из тех, кто внёс «денежный вклад». Но в любом случае, считал Мёзер, никаких политических прав в таком государстве не могут иметь переселенцы из других земель, арендаторы, наёмные работники и прочие. Они могут лишь регулировать жизнь своих корпораций. Демократический принцип «один человек – один голос» Мёзер считал абсурдным.

Юстус Мёзер умер в 1794 году, когда революционная Франция уже начала вторжение на германские земли, а по всей Европе зазвучали голоса нового – великого! – поколения консерваторов и реакционеров, борцов с Революцией и Просвещением. Поколения, приход которого был подготовлен им, Мёзером.

Конечно, не всё во взглядах оснабрюкского юриста и политика мы можем сегодня принять. Некоторые его исторические теории (например, о характере общины у древних германцев) по прошествии двух с половиной веков не выдержали проверку временем. Кое-что в его политической концепции органически подходит лишь для малых европейских государств и неприменимо, например, к России. Кое-что – к примеру, тезис о взаимозависимости политической, экономической и эстетической сферы жизни общества в каждую эпоху – можно назвать прозрениями, предвосхитившими культурологов XX века. Но важны не отдельные достоинства и недостатки сочинений Мёзера, а совсем другое. Именно в лице Мёзера начался переход от нерефлективного сопротивления традиционного общества чудовищному катку Модерна (такое бессознательное сопротивление распространено в России до сих пор) к осознанию различий двух парадигм, к беспощадному продумыванию программы Модерна до последних её выводов и к сознательному выбору в пользу Традиции. В этом смысле Мёзер, конечно, должен быть заново открыт и прочитан. Его полное собрание сочинений было издано в Германии в 1842 году, на русском же языке его работы вовсе никогда не издавались. Почему бы сейчас не перевести хотя бы «Патриотические фантазии»? Ведь именно в современной России решается судьба тех идеалов, за которые сражались консерваторы разных стран и эпох, вечных и непреходящих идеалов, за которые сражался и Юстус Мёзер.