Nigrum Nigrius Nigro 

Читать и комментировать Гераклита можно только двигаясь по строго вертикальной оси. Утверждение о том, что путь вверх и путь вниз – один и тот же, ясно указывает на верную ориентацию, ибо, заметим, Гераклит нигде не говорит о пути вперёд или назад, то есть, о противоположной ориентации, движении по горизонтали. Один из фрагментов Гераклита гласит: «Всем правит молния».Фридрих Ницше, ожидавший появления сверхчеловека, сравнивал его именно с молнией. Кеуранос, как справедливо утверждает Ипполит, есть вечный огонь (называемый им «Перуном»), который «разумен и он – причина всего миропорядка». В «И-Цзин», Каноне Перемен, молния символизирует гексаграмму «чжень» (возбуждение), молниеносность, не терпящее ни малейшего промедления движение вперёд. В индуистской традиции постижение безличного Абсолюта  (Брахмана) происходит молниеносно, и в Упанишадах мы находим сравнение момента его постижения с «истиной в молнии». В «Шри Нетра Тантре» Господь Шива произносит: «Моим пламенным глазом я сжигаю всё в мгновение ока, но я могу также созидать и разрушать». И, наконец, как не вспомнить «Путь Молнии» или Алмазный Путь в буддийской традиции, который, по словам Юлиуса Эволы, находит свой исток в тантризме.Фактически мы можем заключить, что молния утверждает себя лишь посредством «высвечивания» вещей мира ей подвластных. В приведённом нами фрагменте Гераклита молния предстаёт как правитель. «Править»,«управлять»  в Китае означает "выправлять", а, согласно Эйгену Финку, «давать чему-то желанное направление»; подобное действие обязательно включает в себя элемент насилия, что также подчёркивает философ. «Человеческий феномен правления определяется моментом насильственного и заранее просчитанного регулирования», - пишет Финк, и после добавляет, что правление бога Зевса не попадает под это определение, поскольку Зевс правит, не прилагая никаких усилий и его правление ненасильственно. Божественный мир,  в отличие от мира человеческого, абсолютно свободен от этого элемента. С явлением молнии мы можем сравнить также появление Радикального Субъекта[1], нечеловека, утверждающего своё, безусловно, нечеловеческое царство посредством постсакральной воли.

11 Фрагмент Гераклита гласит: «Всё, что тут ползает, охраняется ударом [божьего бича]». Ударом молнии. Молния, высвечивая вещи, делает возможным их проявление или, лучше сказать «выявление», и то, что появляется в высвеченной ею области, всего-навсего ползёт, НО не молниеносно движется. Молния взрывает космическую полночь, чтобы на мгновение явить в своём беспощадном свете весь ужас догнивающего бытия. Никакой поэтики распада. Скорее, онтологическое отвращение, исключающее любую поэзию. Взгляд Радикального Субъекта делает явным то, в чём мир боится себе признаться. «Если некогда смеялся я смехом созидающей молнии…» - изрекает Заратустра. Смех Радикального Субъекта будет страшнее, чем смех олимпийских богов, ибо он приходит как каратель.

Логос Гераклита, Молния есть движущее и правящее, первоисток движения и первоисток правления, только благодаря молнии мироздание являет себя. Связь мироздания с огнём мы находим в 90 фрагменте – эта связь носит характер взаимного обмена, ибо сказано: «всё за огонь, огонь за всё», но чем является молния, если не мгновенным, внезапным огнём, что в «равномерном течении времени» является солнцем, Гелиосом? Огнём порождающим, огнём, в ослепительном сиянии которого вспыхивает космос. Последний со всех сторон ограничен Бездной Ночи, которая определяет пределы власти Гелиоса. Одним из самых важных и загадочных фрагментов мы можем назвать 94-й: «[Ведь] Солнце не преступит [установленных] мер, иначе его разыщут Эринии, охранительницы Дике». Эринии, - «Гневные», таков буквальный перевод этого имени, - возможно рождённые из капли крови убитого Кроносом отца своего Урана, воплощение мести, позже – блюстительницы порядка, союзницы Правды-Дике. Другое их имя – Эвмениды, римляне знали их как фурий. Что означает солнце преступившее свои меры, каким образом оно может их преступить? Речь едва ли идёт о простом изменении направления, и не зря Финк говорит о вторжении Гелиоса в ту область, что пребывает вне его (и, тем более, нашей) ясности, где « всё есть одно  в ином смысле» (вспомним 10 фрагмент: «Из всего одно и из одного всё»). Подчёркиваем: в ином смысле. В ином же смысле мы должны понимать и уклонение солнца от его, с позволения сказать, естественного курса, а именно в плане «проникновения в бездну ночи, которая Гелиосу не принадлежит».

Чёрное солнце. Из рукописи "Splendor Solis"

Как наказывали Эринии тех, кто смели преступить границы? Лишали рассудка и навлекали немыслимые беды. Что они могли сделать с Гелиосом? «Привлечь к ответу», - недоговаривает Финк. Далее мы вправе домыслить и со-мыслить Гераклиту, как это, собственно, делают сами Хайдеггер и Финк. Вечно живой огонь (а солнце есть «огонь в равномерном течении времени») наделяет мироздание тремя видами его нахождения во времени и позволяет проявиться космосу. Тот вечно живой огонь – вне времени, но, тем не менее, сам является как временем, так и тем, что позволяет времени быть. Нас интересует вопрос о наказании Гелиоса. Нам представляется, что Климент, который пытался подобраться к «гераклитовым вратам», зажав в руке эсхатологический ключ, был совершенно прав. В 66 фрагменте говорится: «Ибо придя всё будет судить огонь и схватит». Но можно ли, не дожидаясь огненного суда, судить сам огонь? Судить Гелиоса, преступившего свои границы, оказавшегося в ночной бездне? Возможно ли наказать его низвержением в эту ночь, иными словами, погашением? Но что может сделать солнце как «огонь в равномерном течении времени», дабы избежать наказания Эриний? Не кроется ли отгадка в 76 фрагменте: «Огонь живёт смертью земли…»? Не низвергнуться в Бездну Ночи, а охватить своим несущим гибель пламенем саму землю? И охватить молниеносно, мгновенно, одним ударом бича, но уже не для того, чтобы «пасти» и «охранять», а для утверждения часто встречающейся у Гераклита формулы «жить за счёт чьей-то смерти». «Если бы солнце не существовало, - несмотря на остальные светила, была бы ночь», - читаем мы в 99 фрагменте.  Гераклит утверждал, что всё мироздание должно вернуться к тому, что его породило. «Гераклит учил о конечном воспламенении всей вселенной, о погружении всех стихий в огонь, из которого, впрочем, долженствует возникнуть новый мир. «Огонь» придёт внезапно, всё рассудит и всё возьмёт; никто не укроется от него, ибо никогда не заходит…», - пишет С.Н.Трубецкой. Не преступает ли солнце свои границы, вторгаясь в область Бездны Ночи, спасаясь от самосожжения смертью земли? Не есть ли вселенские катастрофы  («концы» света) – предельное световое сияние, сожигающее смертоносным сиянием, воспламенение Гелиоса, коснувшегося предвечной тьмы? Вспоминается стихотворение Вяч.Иванова «Дух»:

Над бездной ночи Дух, горя,

Миры водил Любви кормилом;

Мой дух, ширяясь и паря,

Летал во сретенье светилам.

И бездне - бездной отвечал;

И твердь держал безбрежным лоном;

И разгорался, и звучал

С огнеоружным легионом.

Любовь, как атом огневой,

Его в пожар миров метнула;

В нем на себя Она взглянула -

И в Ней узнал он пламень свой.

Солнце само есть мера, «высшая мера духовной жизни», как пишет Александр Дугин, а, следовательно, определяет меру космоса, меру жизни. Плутарх утверждал, что «солнце, будучи их эпистатом [распорядителем] исудьей, дабы определять, регулировать, знаменовать и объявлять перемены и времена года, которые все порождают, согласно Гераклиту, оказывается помощником верховного бога не в малом и не в пустяках, но в самом важном и самом главном». Зададимся вопросом: не становится ли солнце жертвой Эриний, являя свой теневой аспект?

Понятие «энантиодромии»,которое мы также встречаем у Гераклита, означает предрасположенность любых поляризованных феноменов или явлений переходить в собственную противоположность. Мы можем проследить этот процесс, рассмотрев амбивалентность одного из самых важных символов – символа солнца, а более конкретно, - проанализировав его энантиодромические изменения  на примере солнечных божеств. Греческим аналогом имени истребителя является имя Аполлион. В сирийском манускрипте Откровения (6 в.) вместо него начинает фигурировать имя солнечного божества – Аполлона, являя, таким образом, его тождественность истребителю. Ряд вопросов может вызвать и культ другого солнечного божества, известного как Адрамелех (параллельным ему божеством, олицетворявшим луну, был Анамелех). Уроженцы Сепарваима почитали его весьма необычным способом: «сожигали сыновей своих в огне» на его алтарях. И совершенно обескураживает то, что, согласно преданиям, это солнечное божество ненавидело сатану за то, что тот опередил его, подняв ангелов на восстание. Приводятся строки из «Мессиады» Клопштока:

«Я превращу в гроба твои творения; природа, я хочу со смехом заглянуть в твою бездонную гробницу! Вечный, я буду забавляться тем, что на могилах миров создам новые творения, чтобы вновь их разрушить…»

В одной из своих книг Александр Дугин рассматривает солнце как онтологический центр демонизации мира, и фактически в нашей извращённой вселенной оно не может быть чем-то другим. Как не вспомнить Фёдора Сологуба, видевшего в солнце символ зла, дракона, что мучает людей, оказавшихся пленниками на подвластной ему земле?

«Из живого делается мертвое, а из мертвого живое, из юного старое, а из старого юное, из бодрствующего - спящее и из спящего - бодрствующее, поток порождения и уничтожения никогда не останавливается».[2]Так и солнце из подателя жизни превращается в уничтожающее светило. Так некогда «несущий свет» Люцифер становится Люцифугом, «бегущим света».

Это ли не преступление установленных мер?

Перво-огонь, первоначало, основа мироздания является законом, то есть, раздором, «вечным спором», войной (а ранее мы говорили, что законом была мера); так не уместно ли допустить, что солнце, преступая меру или закон, перестаёт «спорить», иными словами, выходит из борьбы противоположностей, за что получает справедливое наказание? Не вносится ли этим раскол в структуру самого универсума? Логос  утверждает войну как вечный закон и, смеясь над бытием, не имеющим никакой цели, заставляет плакать самого Гераклита: "Жизнь человека несчастна и полна слез, и нет в ней ничего неподвластного смерти. Настоящее мне не кажется великим, а будущее вовсе печальным – я разумею мировые пожары и погибель вселенной. Об этом я плачу, и еще о том, что нет ничего постоянного; все смешано как в болтушке, и одно и  тоже: удовольствия – неудовольствия, знания – незнания, большое – малое, все перемещается туда – сюда и чередуется в игре вечности (эона)".[3]

Если «огонь живёт смертью земли», не живёт ли дьявол смертью Бога?

Обратимся к натурфилософской модели Анаксимандра и понятию «апейронизация», которое означает возврат стихий в неоформленное состояние [первовещества], - в наказание за преступление меры. Путь от эонизации  до конечной апейронизации, возвращение в хаос. Не сближается ли, скажем, апейронизация сатаны с гностической доктриной апокатастасиса? Можно ли рассматривать возврат падшего Ангела к бесконечному началу, к первоистоку, к Апейросу  как «прощение» сатаны? В таком случае, уместно ли говорить о наказании в этом контексте? Нас не менее интересует другой вопрос: что означает возвращение солнца «преступившего меры» к первовеществу, первооснове? И если, согласно Гераклиту, в основе всего – огонь, то мы можем заключить, что наказанием Эриний является возвращение солнца к самому себе (ибо по Гераклиту, солнце есть огонь). Греки говорили: «Закон – это мера». В Писании мы читаем, что мера человеческая есть мера Ангела. Закон общий для человека и Ангела. Грехопадения не избежал никто.

Субъект, выходящий за пределы добра и зла, подобно Гелиосу, который нарушает границу между тьмою и светом, выходя в тёмную бездну, становится добычей Эриний, которых можно назвать «стражами» порога. Вспоминается библейское сказание об изгнании Адама и Евы из рая. «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни» (Быт 3:22-24) Господь убоялся, а потому проклял и изгнал. Здесь также был нарушен закон (преступлена мера). Человеку нельзя становиться Богом, более того – ему запрещено познание добра и зла. Парадоксально, но вместе со «страхом Божьим» существует «страх человеческий», ибо Бог может бояться человека, дерзнувшего ЗНАТЬ.

Человек не успел сделать последний шаг, так и оставшись [антропологическим] траектом, пребывающим между божественным и человеческим мирами, но мы неустанно думали об этом шаге, и плодом наших размышлений стала концепция Nihiladeptus(от лат. nihil+ adeptus, букв. «ничто достигший»). Ничто понимаемое здесь как «то, чего быть не может», как Свет Вышины, увиденный Пистис Софией в Свете Покрова Сокровища Света, как то, куда «нельзя», как вне-онтологическое пространство, которое невозможно даже помыслить. Полузвери, полуангелы, недобоги: одни дезнувшие, другие – так и не осмелившиеся. Последние навсегда обречены оставаться «недобогами». Человек – только мост, нужно чаще вспоминать слова Ницше и не делать тленное целью.

Мы повторяем свой вопрос: если «огонь живёт смертью земли», не живёт ли дьявол смертью Бога?

И осторожно спрашиваем: но…не живёт ли «убоявшийся» Бог смертью…человека?

В таком случае, кто живёт смертью дьявола?

Этот вопрос по праву можно назвать последним.

[1] Концепция Новой Метафизики, сформулированная Александром Дугиным.

[2] (цит. по: Целлер. История греческой философии - Гомперц, Греческие мыслители).

[3] Лукиан «Продажа жизни»

 

Натэлла Сперанская