Сейчас многие констатируют кризис культуры, и если мы примем это как факт, то неизбежно придём к выводу, что нам необходима новая эстетическая парадигма. Фридрих Ницше говорил, что «существование мира может быть оправдано лишь как эстетический феномен». Но что будет находиться на вершине культурной пирамиды? Возможно ли в наши дни эстетическое изображение абсолютного? Безусловно, оно возможно, если культуры и искусства вступят в международный диалог. Известный историк Арнольд Тойнби выявил диалогическую сущность развития культуры. Культуры не являются замкнутыми на себе организмами, каждая культура обладает своей истиной и является одной из ступеней на пути реализации человеком своего божественного предназначения.

Говоря о кризисе культуры, я не имею в виду только Россию. Это явление обрело настолько масштабный характер, что вправе называться катастрофой эпохи Постмодерна. Но мы все ещё – наследники Серебряного века, и то, что последует за ним можно обозначить как век Бронзовый (англ. Bronze age, нем. Bronzezeit), век героев и титанов (по Гесиоду, этот век приходит на смену Серебряному). Сегодня мы нуждаемся в художественных посвящениях, инициациях, ибо видим в них единственное средство против разложения  и рыночного нивелирования культуры.

Когда мы говорим о гуманистических ценностях и создании гуманистической цивилизации, гуманистической культуры, мы должны понимать, о каком гуманизме идёт речь и что мы подразумеваем под латинским словом humanitas, человечность? Идёт ли речь о человеке как индивидууме, случайном всплеске бытийной иллюзии или о человеке-эйдосе, человеке-идее, духовном, световом человеке (как называет его французский философ Анри Корбен). Сегодня слово «гуманизм» утратило свой изначальный смысл. Александр Дугин выделяет три типа гуманизма, осуществляя разбор антропологических моделей в контексте трёх философских учений: идеализма, реализма и номинализма.

В контексте идеализма (первый тип гуманизма, платонический гуманизм) мы получаем «вселенского», «светового», «совершенного» человека, по сравнению с которым индивидуум является всего лишь иллюзией. Световой человек не тождественен индивиду, он абсолютно над-индивидуален.

В реалистской философии (второй тип гуманизма) индивидуум имеет первичный статус, но лишен самостоятельности, т.к. «его бытие состоит из смешения формы и материи, которые существуют не до него, а через него». В рамках этой философии уместно говорить о «соборном» принципе, о создании большого человека из многих маленьких людей.

И, наконец, в контексте номинализма (третий тип гуманизма) есть только индивидуум, человек же – не более чем некая абстракция, имя. Здесь humanitas как таковая размывается.

Имеет смысл говорить лишь о ценностях непреходящего характера, то есть, о ценностях духовного, светового человека. Именно эти ценности можно назвать поистине гуманистическими.

Как человек, имеющий непосредственное отношение к культуре и искусству, и наиболее близкий к театру, не могу не отметить, что ранее упоминаемый мною Ницше, размышляя о проблеме образования, пришёл к необходимости основать его на новых принципах, а именно на принципах театра. Философ грезил о подготовке, воспитании «становящихся и грядущих», ожидая появления человека, способного создать новый художественный мир.

Но, говоря о театре, я говорю о театре евразийском. Вокруг этой концепции строится деятельность Международной школы театральной антропологии, основателем которой является ученик Ежи Гротовского, Эудженио Барба. Барба находится в поиске нового театрального языка, в основе которого лежит синтез восточных и западных техник. В результате этой тонкой работы возникает совершенно уникальный театр (театр, «который танцует»), где существуют новые формы отношений между зрителем и актёром. Это подлинный диалог Востока и Запада.

Мы имеем некое представление о том, как репрезентует себя европейский Логос не только на театральной сцене, но в культурном контексте в целом, таким же образом, мы знакомы с проявлениями восточного Логоса, но о том, что такое евразийский Логос, нам пока неизвестно. Тем не менее, евразийский Логос есть не то, что должно быть сконструировано. Евразийский Логос – это то, чему мы должны позволить про-явиться.

Эудженио Барба, ощущая себя полностью в контексте евразийской культуры, собрал в своей школе театральной антропологии западных и восточных театральных мастеров; под «евразийским» Барба понимает не принадлежность к конкретному географическому пространству, но ментальный аспект театральной культуры.

Здесь, в России, мы создали свой Театр-Лабораторию, который ведёт свой поиск в похожем направлении. В настоящий момент идет работа по разработке курса по антропологии и философии театра, обращаясь как к восточной, так и к западной традиции. Здесь важен такой аспект, как межкультурный диалог.

Древнегреческое θέατρον (театрон) означает «место для зрелищ, театр». Это слово произошло от глагола θεάομαι (теаомай) - «смотреть, видеть, созерцать». В том числе, «созерцать умом». Этимологически θέατρον близко к слову θεωρία (теория), которое, как указывает Фестюжьер, изначально соотносилось с идеей зрения, созерцания. Более того, перипатетики связывали первую часть этого слова со словом Τέος (теос), что означает «бог». Римляне гораздо раньше, чем греки, закрепили за словом «созерцать» (contempler) религиозное значение; созерцать трактовалось, как восхищаться великим храмом (temple), то есть, миром. Театральное искусство есть искусство теоретическое. Это следует понимать таким образом: театр – это место созерцания и проявления эйдосов. Театр – та ступень, те врата в промежуточный мир, где совершается встреча божественного и человеческого. Но созерцает и позволяет эйдосам проявиться, не человек как индивид, но человек тотальный, световой человек. Искания русской театральной мысли подводят нас «соборному действу» Вячеслава Иванова, мистериям Андрея Белого, эстетике народного театра Александра Блока, театральным сновидениям Максимилиана Волошина, эстетической теории Кандинского. Ритуальные и мифологические структуры в театре, ныне вынесенные за скобки, должны быть вновь обнаружены и обретены. При этом театр не должен быть абсолютным искусством, обособленным от других: живописи, музыки, кинематографа, танца. Ницше называл абсолютные искусства «печальным следствием современного вырождения» и указывал на необходимость обнаружения некоего организующего начала, способного соединить искусства в Искусство. Мы бы сказали - евразийское Искусство, мост между Западом и Востоком. И таким началом может стать humanitas, человечность, понимаемая как сверхиндивидуальное, духовное начало, с которого начнётся культурное возрождение и создание новой эстетической парадигмы.