Если бы в итоге революции и гражданской войны победили не большевики, а белые националисты, то – в этом мнении едины практически все современные историки – в России установился бы режим, очень похожий на военно-авторитарные режимы стран Европы или Азии 20-х (Хорти, Примо де Ривера, Муссолини, Ататюрк, Чан Кайши, Пилсудский, Сметона) или 30-х годов. Последствия такого режима в отдаленной перспективе предсказать было бы достаточно сложно. Однако победили красные, и это повлекло за собой совершенно иной путь реализации механизма управления единым евразийским пространством. Фактически вступив в противоречие с буржуазным принципом «самоопределения», большевики восстановили единую власть на основной части территории Российской империи. Утратив западные окраины, они в то же время захватили власть в Хиве, Бухаре, Туве и Монголии. Но скреплял новое единство не русский народ, находившийся в 20-е годы в явно приниженном и ущемленном положении по сравнению со всеми остальными, и тем более не русский царь, а спаянная марксистской идеологией партия большевиков разноплеменного состава.
Именно в это время, в 20-е годы, особенно интересна реакция русской мысли в эмиграции на свершившиеся изменения. Многие патриоты, националисты, монархисты мечтали вернуться к дореволюционному принципу господства русского этноса и единообразного губернского деления страны. В то время не каждый мог еще осознать, что после того как даже самым мелким этносам большевики дали автономию, пробудив тем самым их самосознание, отобрать ее назад безнаказанно было уже невозможно. Те, кто осознал это и понял необходимость переосмысления стихийно сложившегося советского федерализма силами свободной эмигрантской мысли, и подняли стяг евразийства. Великая заслуга евразийцев 20-х годов состояла в том, что они открыто заявили о необходимости признать совершившийся факт невозможности управлять евразийским субконтинентом старыми способами наряду с фактом желательности и необходимости сохранить и укрепить единство Евразии под рукой Москвы. До сих пор не устарела ни одна йота в рецептах Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Н.Н. Алексеева, Л.П. Карсавина насчет необходимости перехода от национализма старого типа к общеевразийскому национализму и поиска новой скрепы нашей Империи в условиях отсутствия монархии и взамен негодного марксизма-ленинизма. Евразийцы поняли, что в отличие от Австро-Венгрии, единство территории бывшей Российской империи сохранилось после 1917 г. неспроста, и беречь его и дальше – непременное условие выживания русского и всех остальных народов Евразии, которые в противном случае обречены на рабство у глобальной системы западного неоколониального капитализма. Требование Трубецкого быть в первую очередь патриотами единой евразийской московской державы, а во вторую – патриотами своей малой родины, остается императивом и сегодня. Юрист Алексеев успешно вырабатывал формулы, которые могли бы решить эту задачу, поскольку принципы административного деления в Советском Союзе были разработаны вопиюще непоследовательно и безграмотно. Философ Карсавин обосновывал эти положения культурологически и на собственном опыте деятельности по включению литовской культуры в симфоническую евразийскую культуру. Историк Вернадский пытался с этих позиций осветить историю России как евразийского пространства, а не как линейную линию развития государства от Рюрика до Романовых.
Евразийцы прямо провозгласили, что после 1917 г. равно опасным для евразийского единства, а значит и для русского народа, является не только сепаратизм меньшинств, но и сепаратизм великорусских предателей, призывавших дать «независимость» окраинам. Именно такой великорусский сепаратизм, вынесший на гребне своей мутной волны Ельцина, уничтожит затем страну и разрежет тело русского народа по живому. Но, к сожалению, только после катастрофы 1991 г. в России впервые по-настоящему услышат и воспримут предупреждение Н.С. Трубецкого: «В эмиграции преобладают люди, неспособные в своем сознании реализировать объективные сдвиги и результаты революции. Для таких людей продолжает существовать Россия как совокупность территориальных единиц, завоеванных русским народом и принадлежащих на правах полной и нераздельной собственности одному этому русскому народу. Поэтому самой проблемы создания общеевразийского национализма и утверждения единства многонародной евразийской нации эти люди понять не могут. Для них евразийцы – изменники, потому что понятие «России» заменили понятием «Евразии». Они не понимают, что не евразийство, а жизнь произвела эту «замену», не понимают того, что их русский национализм при современных условиях есть просто великорусский сепаратизм, что та чисто русская Россия, которую они хотели бы «возродить», реально возможна только при отделении всех «окраин», т.е. – в границах этнографической Великороссии».
Следует отметить, что влияние евразийских идей в 30-е годы вышло далеко за рамки собственно евразийства. По сути, евразийский принцип отношений между русским центром и народами окраин был воспринят и национал-большевиками Устрялова, и младороссами Казем-Бека, находившимися под опекой кирилловской ветви Романовых, и, что самое интересное, даже русскими фашистами Родзаевского. Даже у И.А. Ильина – человека с западным образом мышления, немало проклинавшего евразийство в 20-е годы – в работах 40-х годов современные исследователи разных направлений (например, А.В. Логинов) единодушно находят очень многие евразийские тезисы насчет механизмов будущего управления многонациональной Россией.
Независимо от евразийцев их основные мотивы развил и углубил о. Павел Флоренский в своей работе «Предполагаемое государственное устройство в будущем», написанной в 1933 г. в тюрьме, где у него, конечно, не могло быть под рукой евразийской литературы. В частности, весь третий параграф этой работы «Государственный строй» содержит программу, не только улучшенную по сравнению с работами евразийцев, но и безусловно применимую и в настоящее время, в начале XXI века. Неприкосновенный традиционный уклад жизни каждого этноса в сочетании с политическим единством и официальным русским языком для всей страны и местными официальными языками в каждой общине – таков идеал, очерченный Флоренским. Порою он подходит очень близко к леонтьевскому типу мысли: «Плодотворная идея Союза отдельных республик должна быть в дальнейшем изменена по двум направлениям сразу: в сторону большей индивидуализации отдельных республик во всем, что непосредственно не затрагивает целости государства, и в то же время в сторону полной унификации основных политических устремлений, а это и будет возможно, когда данная республика будет сознавать себя не случайным придатком, а необходимым звеном целого. В этом отношении будущий строй должен отличаться от настоящего, при котором автономные республики стремятся подражать Москве в быте, просвещении… и вместе с тем не чужды сепаратистических стремлений и неясной мечты о самостоятельности от той же Москвы… Военное дело, органы политического надзора, финансы, [ЧК], разные виды связи, пути сообщения, руководящие начала добывающей и обрабатывающей промышленности, отрасли народного хозяйства общегосударственного значения и, само собою разумеется, сношения с другими государствами, должны быть строго централизованы и ведению автономных республик не подлежать. Наподобие автономных республик организуются и области, населенные более однородно, например, РСФСР. Тут дается наибольший простор самостоятельности, инициативе, творчеству; поощряется индивидуализация, дается возможность раскрытия способностей, дремлющих в людях и в территории народа, но вместе с тем политика резко отделяется от националистических проявлений».
Далее Флоренский обрисовывал основные черты желательного политического (авторитарного беспартийного), социально-экономического, религиозного, культурного строя нового общества. Особенно важно отметить его призывы к децентрализации образования: институты в каждом регионе должны обслуживать его специфические географические, экономические, геологические нужды, а не находиться в Москве. То, каким образом о. Павел предлагал перейти от советского строя к новому, также в основном повторяет проекты евразийцев. В конечном итоге, согласно «Проекту» 1933 года, обновленная Россия сможет положить начало отступлению разрушительного индивидуалистического общества Модерна и возвращению иерархического общества Традиции в мировом масштабе.
Евразийские и околоевразийские идеи не смогли повлиять на внутреннюю политику СССР непосредственно. Но с конца 30-х годов Сталин взял курс на новое возвеличивание великорусов как скрепы для всего Советского Союза взамен негодной скрепы пролетарской коммунистической идеологии. Однако теоретически в идеологическое обоснование единства советских республик, в Союзный договор и в Конституцию СССР никакие изменения внесены не были. То, что Сталин не счел нужным изменить юридическую базу, дававшую полное право республикам на отделение, сыграло роковую роль, тем более после того как уже весной 1953 г. сначала Берия, а потом Хрущев повели политику устранения русских с руководящих постов в республиках и ущемление прав русского населения. В скрытой форме эти тенденции нарастали при Брежневе, что на фоне переселения русских в города (50%-ная точка урбанизации была пройдена в 1957 г.) и катастрофического падения рождаемости кардинально изменило ситуацию уже к 70-м годам. Для дальнейшего понимания перспектив развития евразийского пространства и места русского народа в нем необходимо пристально взглянуть на результаты Всесоюзной переписи населения 1989 года.
При общей численности населения СССР 286,7 млн. человек русские составляли 69,5% населения (199,4 млн. человек), в том числе великороссы – 50,6% (145,2 млн. человек). Удивительно, но эти показатели значительно (на пять процентов) превышают долю русских вообще и великороссов в частности в Российской империи 1897 г. С учетом огромных потерь русского народа в годы гражданской войны, голода, коллективизации и Великой Отечественной войны, а также с учетом включения в состав СССР густонаселенного Узбекистана, не охваченного переписью 1897 г., объяснить усиление позиций русского народа к 1989 г. весьма сложно. Тем не менее, налицо факт: советская национальная политика позволила русскому народу спустя 70 лет после революции не только сохранить, но и упрочить свое положение, что кардинальным образом отличает нашу ситуацию от ситуации с развалинами Германской, Австрийской, Османской и даже Британской империй. Следует иметь в виде также, что в 1989 г. некоторые представители других этносов также записались «русскими» или «украинцами» из соображений престижности.
Однако триединый русский народ, составлявший 70% в государстве, позволил погубить и расчленить свою страну, что само по себе заставляет сделать не лучшие выводы относительно этого народа. Конечно, за прошедшее после 1989 г. время демографический баланс изменился в худшую для русских сторону. Население всех немусульманских республик бывшего Союза сократилось от 10 до 25%, и лишь в Российской Федерации и Белоруссии в последние годы численность населения явно стабилизировалась и стала устойчиво расти, в остальных же республиках продолжается обезлюдение. Напротив, население шести мусульманских республик бывшего СССР неуклонно продолжает расти. На сегодняшний день, по приблизительной оценке, население постсоветского пространства составляет от 287 до 292,6 млн. человек, или около 4% от населения Земли, т.е. практически не изменилось по сравнению с 1989 г. в абсолютных цифрах и уменьшилось в относительных (для сравнения: население США выросло с 1990 по 2012 гг. с 248,7 до 314,9 млн. человек – третье место в мире, а население Евросоюза составляет сегодня около 500 млн. человек). Но из всего населения постсоветского населения лишь 61,5% (180 млн. человек), а не 70%, составляют сегодня великороссы, украинцы и белорусы. За четверть века их общая численность сократилась на 20 млн. человек за счет вымирания, эмиграции или причисления к другим народам тех, кто прежде записывал себя в одну из трех ветвей русского народа. (Несколько миллионов русских, живущих в США, Канаде, Европе, конечно, уже не смогут стать органической частью народа и обречены на ассимиляцию.)
С одной стороны, процесс, происшедший между 1989 и 2013 гг., конечно, был страшной демографической катастрофой для триединого русского народа. Но с другой стороны, если бы эти изменения не носили столь обвальный характер, они всё равно произошли бы, только более плавно. Русским националистам в связи с этим можно дать совет не паниковать и мыслить не годами, а столетиями. Мечта отгородиться от выходцев с юга и востока визами или колючей проволокой абсолютно оторвана от реальности, как показывает мировой опыт: от Европы, где даже страны, не имевшие колоний и установившие жесткий визовый режим, всё равно наводнены мигрантами, до США и ЮАР, расовый облик которых кардинально изменился за последние полвека и где возврата к господству белых никогда больше не будет. Мечтать об этнической изоляции русских в резервации сегодня столь же противоестественно, как если бы римляне эпохи домината смехотворным образом мечтали спрятаться на Апеннинском полуострове от варваров вместо того чтобы строить Ромейскую империю на модифицированных принципах. Более того, в искусственных границах Российской Федерации 1991 года русский народ обречен на вымирание и деградацию – простая истина, которую упорно не признают не только русофобы из числа либералов и «нацдемов», но и многих умеренных русских националистов.
Таким образом, стратегия развития для русского народа должна исходить из того, что даже при естественном приросте на 1–1,5% в год (добиться его сейчас вполне реалистично) прирост азиатских, прежде всего мусульманских, народов всё равно будет выше, что отгородиться от этих народов не будет возможно никогда, никому и ни при каких условиях, и что русский народ по-прежнему нуждается в свободном расселении по всему евразийскому пространству для того, чтобы процветать, размножаться и просто не деградировать. Создание такого пространства для свободного проживания русских по всему постсоветскому пространству одновременно означает и открытость этого пространства для перемещений представителей других народов в рамках общеевразийского законодательства. И вот здесь и встает перед нами во весь рост задача более ясного определения контуров будущего Евразийского союза как единственного пути к выживанию для русского народа и других вымирающих народов нашей Родины (в основном, немусульманских), пути к трансформации бурных демографических процессов в конструктивное и общеполезное для южных мусульманских народов, пути к освобождению от диктата транснационального глобального капитала и его западных политических агентов с их навязыванием антитрадиционных «ценностей» – для всех народов Евразии без исключения.
Для простоты изложения мы до сих пор говорили только о пространстве бывшего СССР, но следует иметь в виду, что политическая практика сегодняшнего дня показала: в Евразийский союз будут стремиться вступить и многие другие страны, от Венгрии до Монголии, от Финляндии до Греции и даже великие региональные державы – Турция и Иран. Если вспомнить, в каком направлении шла экспансия Российской империи перед 1917 г., когда к концу Первой мировой войны Россия должна была завладеть восточной половиной Турции и северной половиной Ирана, то удивляться такому географическому охвату не приходится. Но при таком развитии событий ситуация меняется еще более значительным образом, и русский народ в такой ситуации уже не может быть единственным субъектом принятия решений. До сих пор евразийская интеграция осложнялась тем, что в отличие от Европейского Союза, где доминирование Германии уравновешивается ролью Франции, Италии и Бенилюкса – наследников империи Карла Великого, в Евразии ни одна постсоветская страна не сопоставима по «весовой категории» с Российской Федерацией. Но одного только гипотетического вступления в Евразийский Союз Турции и Ирана будет достаточно для того, чтобы Анкара и Тегеран выступали в рамках Союза как центры, самостоятельные от Москвы, и его структура принципиально изменилась. Даже на бытовом уровне ситуация, когда ежегодно миллион русских студентов будет свободно въезжать в Турцию и Иран, а тамошняя молодежь в таком же количестве появится в России, кажется пока еще непривычной.
На первый взгляд, в этом кроется величайшая опасность для России и русских. Но в действительности в указанных обстоятельствах таятся и новые возможности, а быть может – единственный шанс для выживания русской историко-культурной традиции. Ведь даже без учета названных двух южных держав становится понятно, что уже сегодня как минимум Минск, Астана, Ташкент, Ашхабад и Ереван являются в значительной мере самостоятельными игроками на региональной и мировой арене, имеющими немалую свободу рук и по отношению к Российской Федерации, и по отношению к Западу, и по отношению к Китаю. Задумаемся: что более эффективно? Чтобы в Минске и Ереване сидели бы прямые ставленники Кремля или чтобы там, как сейчас, управляли ответственные и сильные политики вроде Лукашенко и Саргсяна, подчас объективно делающие для России больше полезного, чем сам МИД РФ? Советский Союз проиграл материально, морально и геополитически от того, что неумело пытался держать страны Восточной Европы в качестве вассалов. Теперь, когда народы этого региона, став вассалами США, снова близки к тому, чтобы в обозримой перспективе скинуть атлантистское, американское ярмо, неужели они захотят вернуться к ярму московскому?
Цель России-Евразии остается неизменной – «господство над народами» (старый девиз народа хунну). Но средства для достижения этой цели сейчас требуются не те, что были сто и даже пятьдесят лет назад. Нет, России и русским в настоящем положении не нужны и не могут быть выгодны прямые вассалы старого типа. Такой метод в международных отношениях в настоящую эпоху неэффективен. России, находящейся в осаде со стороны мирового капитализма, уничтожающего Традицию, выгодно иметь вокруг себя крупные и независимые ни от кого центры силы, например, Венгрию в Восточной Европе, Сербию и Грецию на Балканах, Иран на Среднем Востоке, Армению в Закавказье, в перспективе – Узбекистан в Средней Азии. (Некоторые нюансы, связанные с неславянскими и славянскими странами Восточной Европы, были рассмотрены нами ранее, и здесь не хотелось бы повторяться.) После того как эти страны превратятся в независимые региональные державы, именно в силу этого они будут обречены на то, чтобы навечно иметь дружественные отношения с Россией. Снятие визовых, таможенных, экономических, образовательных, культурных, языковых барьеров на огромном континентальном пространстве даст такой кумулятивный эффект для роста экономики и образовательного потенциала Евразийского Союза, что он в любом случае вырвется в узкий клуб мировых лидеров, полюсов нового мира.
Осознать необходимость нового подхода будет непросто тем, кто еще мыслит категориями дореволюционной или советской международной политики, но системы международных отношений XIX – XX вв. ушли в прошлое. Наступает эпоха многополярного мира, которая требует наличия геополитических политических субъектов иного типа и отношений между ними иного типа.
Разумеется, не все старые методы решения политических проблем уйдут в прошлое. Есть государства, где большинство населения (по крайней мере, более половины) настроено антизападно, консервативно и подчас пророссийски, но марионеточные прозападные правительства упорно проводят антиевразийский курс, гибельный для их народов (таковы в той или иной степени Украина, Молдавия, Латвия, Грузия, Монголия, Афганистан, большинство стран Восточной Европы). Есть небольшое число стран, где большинство населения действительно настроено антироссийски и даже антиирански (Эстония, Литва, Азербайджан, с оговорками – Туркмения и Румыния). Во всех перечисленных случаях, очевидно, в среднесрочной перспективе будет неизбежно применение самого разнообразного арсенала методов и инструментов изменения текущей нежелательной для нас ситуации, после чего в отдаленной перспективе и там станет возможным переход к более позитивным инструментам евразийской интеграции.
Кроме того, при пересмотре «беловежских» границ нельзя исключать и прямое присоединение к Российской Федерации некоторых территорий. В то же время вовсе не обязательно делать это правилом, а не исключением. В свое время Бисмарк только выиграл, сохранив наряду с Пруссией, Баварией и Саксонией самостоятельность ряда карликовых княжеств, фактически голосовавших в рейхсрате по указке Пруссии. А в разгар Первой мировой войны немецкий теоретик замкнутого среднеевропейского пространства Фридрих Науман предложил перенести на всю Центрально-Восточную Европу принцип, по которому строилась Германская империя. Для описания новой желательной конфигурации среднеевропейского Großraum, типологически аналогичного нашему евразийскому, К. Риглер прибег к следующей метафоре: «Германская империя – акционерное общество с прусским большинством акций, любое включение новых акционеров разрушило бы это большинство… Отсюда вокруг Германской империи – союз государств, в котором империя точно так же имеет большинство, как Пруссия в империи».
Применяя это к современной ситуации, мы можем переформулировать: Российская Федерация должна иметь большинство во «внутреннем круге» Евразийского Союза, включающем большинство республик бывшего СССР, а весь «внутренний круг» должен иметь большинство, позволяющее осуществлять контроль над широким «внешним кругом» разнообразных стран, которые примкнут к Союзу. Да и сам Науман сто лет назад называл российский, евразийский Großraum соседом германского, среднеевропейского: «Северо-Американские Штаты стараются привлечь к себе все государственные формации в Северной и Южной Америке не для того, чтобы их поглотить, а чтобы руководить им. Также, но несколько иным образом, Россия собрала вокруг себя все нации, находящиеся на ее окраинах: финнов, поляков, малорусов, кавказские народности, армян, туркменов, тунгусов и т. д.»
Всё же подчеркнем: сегодня речь может идти только о принципах будущего Евразийского Союза и о консолидации его ядра вокруг Москвы, а ни в коем случае не о прогнозировании списка стран, которые войдут в него через десять, двадцать, тридцать лет, что было бы безответственным фантазированием. На наш взгляд, невозможно предугадать, как будут обстоять дела с теми странами, которые в силу своего промежуточного географического и историко-культурного положения пожелают одновременно примыкать к двум или даже трем региональным объединениям, например, Евразийскому, Европейскому и Ближневосточному или Средиземноморскому. Не имеет смысла предугадывать, как именно изменятся нынешние границы самих государств – хотя в том, что они изменятся, сомнений быть не может. Очень многое зависит от того, как будут переформатированы этнические, конфессиональные, языковые, политические рубежи на Ближнем Востоке (что почти не зависит от России), сохранится ли единство Китайской народной республики и т. д. Все эти вопросы рано или поздно встанут в повестке дня – но только после того, как уже будет положено прочное основание Евразийского Союза, после того, как станут общепринятыми его базовые принципы. Обозначим их еще раз:
возможность демографического спасения для русского народа и особо близких ему народов, включая свободное расселение и полноправное проживание по всему пространству Евразийского субконтинента;
возможность трансформации демографического и социально-экономического подъема мусульманских стран Евразии в конструктивное русло;
укрепление промышленности, сельского хозяйства и капитала государств Евразийского Союза, их защита от диктата глобального капитала, национализация центробанков стран-участниц;
создание целого пояса независимых региональных центров силы на евразийском пространстве, среди которых значение Москвы как субъекта принятия решений в условиях многополярного мира будет первенствующим, но далеко не абсолютным;
создание условий для широчайшего распространения русского языка, культуры, традиций по всему субконтиненту;
вхождение в Союз всего постсоветского пространства, при том, что максимальные границы Союза и число стран-участниц за пределами бывшего СССР заранее не могут быть спрогнозированы и будут зависеть от того, насколько успешно пойдет становление Евразийского Союза на начальных этапах, а также от мировой конъюнктуры.
Какие базовые ценности могут стать скрепой для Евразийского Союза, в условиях краха коммунистической идеологии и отсутствия монархии? Этот вопрос, поставленный евразийцами, требует незамедлительного ответа. Разумеется, личность монарха, общего для всех или хотя бы для части стран будущего Союза, очень привлекательна. Такой монарх повлиял бы на укрепление евразийского единства самым положительным образом. Вместе с тем, при отсутствии очевидных кандидатов и при понимании того, что даже яркий и сильный вождь не вечен и не может функционально заменить собой легитимную династию, надо понимать, что строительство Евразийского Союза должно начинаться прямо сейчас, не дожидаясь оживления перспектив установления монархии, и не быть жестко привязанным к фигуре Императора. А это значит, что скрепой общеевразийского патриотизма должна стать та самая «идея-правительница», о которой грезили ранние евразийцы. Эта идея не может быть чисто негативной («дружить против Запада» или «против радикального исламизма»), она должна содержать в себе и позитивную программу. Такой программой, привлекательной для всех народов Евразии, несомненно, будет поощрение сохранения традиционных религий, этнической и языковой самобытности каждого народа, некоторых патриархальных ценностей традиционного общества, поощрения больших и здоровых семей, крестьянства и вообще деурбанизации. Несомненно, при строительстве Евразийского Союза следует добиваться образования единого образовательного пространства, в котором, в частности, ведущие позиции будет занимать русский язык и кириллический алфавит (для большинства языков субконтинента), а официальная трактовка истории в школах и вузах не будет ни русофобской, ни примитивно-пророссийской, но будет подчеркивать исторические корни единства Евразии начиная с бронзового века и заканчивая нашим временем, уделяя равное внимание всем странам и регионам Союза. Воспитание привязанности к своему этносу, к своей малой родине в сочетании с верностью общеевразийскому патриотизму (в идеале – также с верностью фигуре монарха, которого любой вождь может заменять лишь условно и временно) позволит искоренить враждебную сепаратистскую пропаганду и фальсификацию историю во всех уголках Евразии.
В конечном счете, Евразия – надгосударственное объединение численностью населения от 300 до 500 млн. человек (в зависимости от числа стран-участниц), в которой этнически русских будет в любом случае менее 60%, – должна стать такой же областью широкого и повсеместного распространения русского языка и культуры, какими Византия и католический Запад стали для греко-римской традиции; путь от старой России к будущей Евразии во многом повторит путь от римлян к ромеям. И тогда, подобно тому как немцы и сирийцы спустя века после падения Рима учили латынь и греческий и писали романы об Энее и Александре Македонском, точно так же спустя пару столетий латыши и монголы, турки и таджики будут писать на русском языке сказания о подвигах Пожарского или Суворова. Ибо Империя (как и Церковь) не умирает – если ей удается найти адекватный способ сохранения и передачи Традиции. Русской – евразийской – имперской Традиции.
