Наша вера — пасхальная, православная, она — дар Божий, она — действие божественного света Фаворского на душу человека. Ощутив свою тьму и хотя бы отчасти смирившись, человек начинает воспринимать этот божественный свет как свидетельство бытия Божия, свидетельство Богосыновства Иисуса Христа и того, что Иисус Христос воистину воскрес, а значит, все человечество и вся вселенная приобрели совершенно иные перспективы, возможности, задания, цели, смыслы.

Не заметить, что это произошло, и просто пройти мимо не может никто, и человеку, каждому человеку остается либо принять Иисуса Христа внутрь своей жизни, внутрь своего сердца, либо отвергнуть и бороться против Него неисполнением заповедей, презрением к Церкви и ее постановлениям, презрением к ближним: больным, заключенным, нагим, голодным, наше отношение к которым являет собою наше отношение к Самому Христу.

В наше время, когда окружающий нас мир все более погружается во тьму неоязычества, во тьму самоутверждения, похоти, потребительства, эгоизма, стяжательства, то есть в многообразные виды обольщения и соблазнов, изобретенные за всю историю человечества, мы, наши храмы, духовенство православное и каждый православный христианин являются теми светильниками в ночи, которые должны свидетельствовать истинность воскресения Христова. «Христос воскресе! — Воистину воскресе!» — вот краткое Евангелие, в котором соединены все виды православного свидетельства.

Но чтобы свидетельствовать, нужно самим наполниться этим светом и нести его, а у нас такие печальные, такие озабоченные лица: то ли мы обдумываем, как огород сажать, то ли печалимся о сродниках наших, что к вере их привести не удается, то ли озадачены тем, что с собственными страстями не справиться — так, чтобы начать бороться, и сразу, мгновенно победить. Смириться, ощутить свою немощь, увидеть, что человеческими усилиями наши проблемы не разрешить и обратиться к Богу за помощью нам маловерие не дает, слабость наша духовная, вот мы и впадаем в печаль или даже в уныние. Это, конечно, никуда не годится. Как мы будем светить миру, если свет, который в нас, становится тьмой? У нас не хватает сил не только на то, чтобы достойно нести подвиг покаяния, подвиг сокрушения сердца и зрения своих грехов, но и на то, чтобы радоваться и благодарить, когда нам посылается радость. И мы говорим: «Это не та радость. Я же не о том просил. У меня свой список требований к Небесам. Вот если я получу по списку — тогда я могу возрадоваться или хотя бы улыбнуться разок».

…Приходят ко мне люди с проблемами. Проблемы разные: один чего-то не чувствует, другой не то чувствует, третий — не то говорит или не то делает. А суть всех проблем заключается в том, что мы никак не соберемся в кучку и никак не решимся начать жить по-христиански. Это мы откладываем на потом, а пока хотим хотя бы еще немного пожить так, как жили — по своим представлениям и желаниям. Как Апостол говорит: «Все ищут своего». Никто не ищет Христова. Это вопль и плач пастырский, что вот он учит-учит, ходит-ходит, а все остается, как оно было. О том же и у Давида: «Господь с Небесе приниче на сыны человеческия, видети, аще есть разумеваяй или взыскаяй Бога. Вси уклонишася, вкупе неключими быша: несть творяй благостыню, несть до единаго». Господь, конечно, смиряется и принимает нас с нашими немощами и свидетельствами нашей, хотя и слабой, веры: нашими молитвами и постами. Другое дело — какую награду мы получим и вообще что с нами будет в этой жизни и в будущей.

Есть закон духовный, который в том состоит, что и добродетели, и падения наши отражаются на нашей жизни обычно неявно, неотчетливо. При том, что они обязательно освящают или оскверняют нас, мы можем сразу это не почувствовать. Вот человек согрешил даже тяжким грехом, а ущерба, который этим себе нанес, не чувствует. И потом только открывается та тьма, которая вошла в него через грех. Опять же, когда человек подвизается, он тоже, как правило, явственно не ощущает благодати. Например, он находится на послушании, а какой-то радости, какого-то света, действующего на душу, может не чувствовать долгие годы. Еще в начале, в первое время, где-то год примерно после начала жизни духовной он, бывает, и чувствует что-то, но потом это уходит. Благодать в таком явном, чувственном виде уже перестает ощущаться. Человек трудится и не знает, угождает ли он Богу. И когда придет Господь, то все будут как бы в равном психологическом состоянии — в том смысле, что не будут ощущать ни смерти своей, ни готовности к вечной жизни. Когда же раскроется смысл бытия нашего и то, что мы сделали с собой, души как бы раскроются и все будут удивлены — так Святые Отцы говорят. Одни удивятся тому, что, оказывается, удалились от Бога, и вся жизнь их была негодной, и пойдут во тьму кромешную; другие — тому, что делание их так освятило и просветило их, что они оказались в ряду спасаемых, очищенных людей.

…Так вот, нам надо помнить о том, что Царство Божие не приходит с извещением, то есть Царство Божие, которое каждый из нас строит внутри себя и которого мы ждем, не ощущается нами явственно. Человек, который подвизается много лет, причем подвизается разумно и трезво, и тот, кто грешил и не каялся — они могут психологически находиться в более или менее сходном состоянии, но когда наступит Суд, произойдет разделение, потому что тогда все тайное откроется: какие у кого грехи были неисповеданные, какие добродетели, которые были покрыты смирением и совершались ради Христа, а не ради славы человеческой и еще ради каких-то целей. И это очень важный момент, потому что часто мы и подвизаемся, и трудимся, но не ради Христа, а ради того, чтобы что-то ощутить, что-то почувствовать.

Вот, например, когда мы беремся за молитвослов не потому, что жажда у нас побыть с Христом наедине, просто предстоять перед Ним, а потому, что что-то грызет внутри, какое-то беспокойство и хочется, чтобы оно отошло, чтобы легче стало, чтобы мир был на душе и тогда можно было бы спокойно заняться своими делами. Конечно, такая молитва и такое делание имеют свою цену, но очень маленькую. Не говоря уже о наших постоянных претензиях и просьбах к Богу. А вот по существу, самого-то Христа мы не ищем и, можно сказать, не любим, потому что так редко мы стремимся побыть с Ним, в Его присутствии, оставив, отстранив ради этого все заботы, всю суету повседневности, весь быт свой. Просто чтобы свидетельствовать свое покаяние, сокрушение, ощущение вины перед Ним, сознание Его величия и чувство благодарности за все то, что Он сделал для нас.

Человек, придя к вере, может находиться в одном из трех состояний. В Евангелии эти три состояния, три ступени обозначены как ситуации раба, наемника и сына. Первая ступень — когда человек уверовал в Бога, что Бог есть, что Иисус Христос — Сын Божий, уверовал, что Церковь свята и вошел в нее. Он хранит эту веру. Может, когда-то ослабевает в ней, но потом опять укрепляется. Это ступень раба.

Следующая ступень — ступень наемника. Человек исполняет заповеди, борется со страстями, но не потому, что они противны Христу и Его спасению, а потому что они смиряют его, а смиряться не хочется. Нарушишь заповедь — придется идти на исповедь, каяться — вот он и старается какие-то поступки не совершать, чтобы потом не смиряться. То есть человек в состоянии наемника. И все же он как-то старается, чего-то достигает, в чем-то разбирается, пусть даже за плату, ради того чтобы иметь мир сердечный или чтобы какие-то желания исполнялись, чаще — земные, здешние. Душа привыкает наслаждаться спокойствием, миром, и это хорошо.

Но суть веры нашей православной, сердцевина того, что Церковь нам может дать — это, прежде всего, право личного общения с Богом через Иисуса Христа. В этом и суть, и цель, и смысл Православия. Это право общаться с Богом, право возлюбить Бога как Личность мы получаем через крещение и покаяние, когда мы исповедуем свои основные, наиболее важные грехи, и начинаем действовать ради Христа. Потому что если не ради Христа что-то делается, то пользы от этого никакой не будет ни в вечности, ни здесь, на земле.

Наша задача — возрастать в личных отношениях со Христом, делать что-то именно ради Христа, когда уже не просто по заповедям живем, а стараемся подражать жизни Самого Христа, жить внутри Христа. Потому что любить Христа означает стремиться соединиться с Ним. Вот у св.прав.Иоанна Кронштадтского труд называется «Моя жизнь во Христе». Не «Моя жизнь по заповедям Божиим» или «Моя жизнь в вере Христовой», а «Моя жизнь во Христе». Во Христе — значит в любви Христовой, во взаимной любви со Христом. Вот к этому мы и должны стремиться. И когда все, что мы делаем, буквально все, мы будем делать ради Христа, тогда, собственно, и начнется наша христианская жизнь — жизнь не раба или наемника, а сына. А до этого у нас может быть вера, может быть жизнь по заповедям, но все это — еще Ветхий Завет. Ведь по заповедям и ветхозаветные праведники жили. Только Новый Завет, только Жертва Христова дает нам возможность жить в личных отношениях со Христом.

Сейчас Пасха, и до Вознесения Господь ходит по земле, и мы можем, чаянно или нечаянно, встретиться с Ним. Но увидим ли мы, поймем ли мы, что это Христос? Он может явиться нам в любой ситуации, в любом человеке, мужчине или женщине, ребенке или взрослом, и попросить о чем-то, и дать нам возможность Ему послужить. У Григория Двоеслова в «Диалогах» есть рассказ о женщине, к которой пришли странники, и она предложила им кров и заботу, и тогда они явили себя — а это были ангелы — и обещали ей свою помощь на Суде. Представляете, какая радость: ангелы обещали помочь, заступиться — и это за одно только желание им послужить! А мог бы это быть и Христос. Поэтому будем внимательны, будем проводить эти дни в страхе, чтобы не отказать Христу, когда Он попросит нашей помощи. Он может прийти, когда мы уже потрудились и устали, и сил уже нет — прийти и послужить уже лично Ему, и тогда он увидит плод нашей духовной жизни, и узнает, кто перед Ним — христианин или себялюбец.

Мы сами строим себе Царство Небесное, сами строим вечную жизнь. Никто на Страшном Суде ничего от нас отнимать не будет, мы там получим свое — то, что собрали, и нам тогда откроется, что мы есть, что мы из себя сделали, к чему себя приготовили: к вечной жизни или к вечным мучениям и отпадению. Как настроен наш ум? Как нам удалось справиться со своей гордыней?

…Постом наше естество печалится, что отняли у него скоромную пищу, и ждет, когда же Пасха, чтобы наесться вдоволь, и тогда уже всё — Царство Небесное. Поели, Пасха, а Царства Небесного, пришедшего в силе, что-то не ощущаем, и Света Фаворского, пронизывающего всю вселенную, не видим и печалимся, что же это такое. Думали, вот попостимся как следует — и будет такая радость нескончаемая, непрерываемая и вот ходим понурые, мрачные. Почему? Потому, что мы не приучены, не готовы к постоянному, ежеминутному, ежесекундному подвижничеству и не имеем решимости к неустанной борьбе. Мы любой подвиг, любую борьбу воспринимаем как что-то временное, после чего можно расслабиться и утешиться, и Пасху ожидаем как утешения, утешения именно плоти, не души. И вот утешили плоть. И что она теперь? Возревновала и зовет нас к подвигам? Ничуть. Она думает, как бы отдохнуть, поспать, напоминает о прочих своих потребностях, ей интересно, что к осени уродится на огороде, чем можно будет полакомиться, и многое другое. То есть враг наш, плоть, остался таким, как был, ничуть не изменила его Четыредесятница, решимости после разговления у нас не прибавилось. А мы думали: разговеемся, укрепимся и тогда, под действием благодати Воскресения Христова начнем подвизаться. Увы и ах! Если у нас не будет собственного внутреннего горения, а будем ждать благодати ли или каких-то изменений в правительстве, губернатора нового или президента, или новых законов, или еще чего-нибудь нового, что мол вот такая-то перемена произойдет, и я изменюсь к лучшему и начну подвизаться, то мы будем ждать напрасно. Если я сам не решусь измениться, да еще по Евангелию, а не по собственному произволу, тогда ничего мне не поможет, никакие внешние изменения. а мы смотрим в телевизоре новости: что ж там нового, какие произошли изменения, когда же мне, наконец, хорошо-то станет? Когда же они все одумаются и начнут заботиться, чтобы мне хорошо было? Да не будет тебе хорошо, пока ты сам не начнешь подвизаться, трудиться, очищаться.

Три ступеньки у нас в духовной жизни. Первая — очищение. Тут надо, прежде всего, признать свою нечистоту. Молимся Великим постом: «Боже, очисти мя грешного» (с молитвой Ефрема Сирина). Вторая ступенька — просвещение, а третья уже — обожение, освящение.

Так вот, я хочу сказать о второй ступеньке, о просвещении. Мы молимся, чтобы Господь просветил нас Светом Божественным, чтобы мы видели правое и левое и знали, куда идти и чтобы жили трезво, разумно, не по своим похотениям, а по воле Божией. Тут многое может дать нам опыт поста. И вот на Пасху мы еще раз убеждаемся в том, что открыл нам Великий пост: что все во мне противится Богу и что мое сознание, мой ум — не на стороне Бога, не на стороне моего собственного духа, а на стороне плоти. Он, мой ум очень редко вырывается из этой трясины и начинает требовать от своего естества, от личности и плоти каких-то трудов, подвигов, каких-то деланий христианских. А в основном вязнет в болоте, влипает как в смолу в эту плоть, и она захватывает его, овладевает им, окутывает его нежно и мягко и требует своего. Чаще всего, того, чего она хочет сейчас, в данный момент, хотя может, конечно, своим плотским мудрованием планировать и дальнейшее.

И проблема в том, где мое «я». Где мое сознание — с плотью, плотским мудрованием или с духом и духовными целями и ценностями? Божие всегда тяжело, тут всегда нужен подвиг, труд, чтобы вырваться из круга плотских целей, забот и дел. Они, конечно, необходимы, но уделять им внимание надо в меру, не занимая ими все пространство сознания и жизни. Но мы так легко подпадаем под власть плоти! А плоть — она атеистка по природе, безбожница, ей духовного, вечного не нужно, ей нужно здесь и сейчас насладиться. Или хотя бы помечтать или повспоминать о чем-то плотском. Христианство — это борьба, борьба за собственное сознание, за возможность и право обратить его к Богу, за право в данную секунду, в данный момент быть христианином на деле, по существу, перед Лицом Божиим. Ни в мнении, ни прошлыми заслугами Четыредесятницы, а здесь и сейчас. Вопросы, которые Святые Отцы предлагают нам задавать себе — где я и кто я, и что я — мы должны задавать себе и в пасхальные дни, а не только во время поста.

И вот, плотское мудрование держит нас у себя в плену и заставляет стремиться к плотскому и говорить и мыслить плотское и о плотском, но есть и жажда освободиться, вырваться, начать жить по-христиански, по заповедям, ради Христа — вот наша ситуация, наша трагедия, вот состояние, в котором мы находимся. И мир, конечно, нас не поддерживает в нашем стремлении освободиться от мудрования плоти, он зовет нас на дни рождения в Великий пост, и если мы устояли, то уж на Пасху столы накрывают, и нас приглашают и разговляют уже до одурения. И мы почему-то так легко поддаемся и так запросто теряем все, что собрано во время Великого поста. Потому что пост-то закончился, а закон воздержания остался, и если мы не будем воздерживаться, а будем укреплять свою плоть, то душа ослабеет, и труды наши окажутся напрасными. Постом мы узнали на опыте, что можно жить немногим и постным, этим довольствоваться и ощущать мир и радость, и тишину сердца. Теперь нам надо понять, что-то же самое можно и по окончании поста, то есть пища будет скоромная, но зачем ее много есть? Ведь скоромного много не надо: кусочек кулича, кусочек пасхи, яичко, чуть-чуть супчика, может, еще немного чего-нибудь, и пошел. Пост кончился, но воздержание остается необходимым. Плоть надо держать в узде. Если мы будем ее раскармливать, то растеряем все плоды поста. Она будет требовать своего, и ее не управить будет. Она станет как необъезженный конь, и ее будет уже трудно запрячь в телегу христианской духовной жизни. Она будет брыкаться и на дыбы вставать, подобно мустангу, на которого ковбой пытается набросить лассо, и куда его понесет, этого откормленного конька? Конечно, не на молитву и не на сокрушение сердечное.

Все дело в том, что у нас нет полного отречения от мира, которое необходимо для мирян, если мир понимать как-то, что питает наши страсти. Отречение христианина, живущего в миру, должно быть таким же полным, как и у монашествующих. Им-то, пребывающим в минимальном контакте с миром, даже легче, так что нам, может быть, требуется еще большее отречение. Паисий Святогорец говорит, что если бы миряне видели, какую борьбу ведут с ними падшие духи, то они молились бы больше, чем монахи, то есть дольше бы пребывали в молитве, чем живущие в монастыре. А надо сказать, что время, которое мы в молитве проводим — это критерий, это наш духовный возраст, кто я и что я перед Богом.

У нас такая неполнота во всем — в любви к Иисусу Христу, в отречении от мира. Мы как бы и отрекаемся, но хотим, чтобы он оставался где-то поблизости, чтобы все поводы для страстей были под рукой, чтобы, если что, их позвать было можно. А они и стоят наготове, чуть что — сразу свои морды высовывают: мы тут недалеко и стояли, чего изволите, какого вам зверя подать?

А наша любовь к Иисусу Христу? Спросим себя: сколько времени я провожу в личных отношениях с Богом? И не только в молитве, а предстою пред Лицом Божиим? Что я говорю Иисусу Христу своими словами, может быть, с сокрушением, с покаянием, с плачем или, может быть, с благодарением или просто радостию о том, что все, что есть — это милость Божия, и о том, что я до сих пор жив?

Короче, мы еще не продали себя Христу, мы не хотим быть рабами, продавшими себя Христу. Если бы я продал себя Христу, я иначе бы жил, я бы тогда говорил «Господи!» действительно от души, с пониманием, что Он — Господин, а я раб. Если я — раб Божий, продал себя Христу, то я много себе бы не дозволил, или уж держался бы дольше в борьбе с той или иной страстью или грехом, или состоянием. У нас всегда есть резервы, всегда есть какие-то неиспользованные возможности. И, ощущай мы себя действительно рабами Божиими, мы бы дольше терпели, больше молились бы, больше смирялись, были бы внимательнее, чаще видели бы в ближнем Христа. Сейчас у нас Пасха, Господь среди нас, Он воскрес. И что Он делает? Он сейчас ходит по земле и заглядывает внутрь каждой души, что там происходит во время Пасхи, и как Жертва Его и Его Воскресение отразились в душе каждого из нас. Смирилась ли душа, очистилась ли, обрела ли доверие Богу, как управляет своими страстями, как служит ближним, в чем ее служение состоит, сколько добрых дел за день успевает сделать? Вечер пришел, мы пишем: одно доброе дело, второе… «Господи, благодарю Тебя, Твоей силой и благодатью, мои только грехи, за все Тебя благодарю». Или мы никаких добрых дел не делаем, а живем по инерции, плывем по течению, как щепка? А корабль может против течения идти. Или рыба. Вот мертвая рыба плывет по течению, а живая — против. И вот кАк я живу, кАк я плыву, по течению или против, какая я рыба, мертвая или живая?

 

Протоиерей Владимир Цветков