Издательство «Алгоритм» выпустило две книги бывшего помощника Л.И. Брежнева и М.А. Суслова Александра Иннокентьевича Байгушева «Русская партия внутри КПСС» (2005) и «Русский орден внутри КПСС», заставляющие – тех, кто не знал об этих вещах ранее, – по-новому взглянуть на историческую роль «партии, которая у нас одна», как любили говорить в советские времена.

Александр Байгушев – из тех, кто был самым прямым образом включен в деятельность высших органов КПСС «по линии контрпропаганды», а также в «партийное руководство литературным процессом», которому со времен Ленина и вплоть до отстранения КПСС от власти в 1991 году коммунистическое руководство уделяло внимания не меньше, если не больше, чем вопросам обороны и промышленности, чем и объясняется привилегированное положение «инженеров человеческих душ» в СССР, что было фактической легализацией сложившегося еще после раскола XVII века «особой миссии» внецерковного наставничества, парадоксально сыгравшего важнейшую роль как в установлении коммунизма, так и в его крушении (пестуя интеллигенцию, коммунисты выпестовали своих могильщиков).

Можно любить или не любить Байгушева, считать его носителем идеи внутреннего сопротивления, как он представляет себя сам, или, наоборот, последовательным конформистом, специально «поставленным» ЦК на «русскую идею», но воспоминания его представляют огромную ценность как исторический документ, и, если вообще что-то еще продолжится, именно по ним через много лет будут изучать историю конца советской эпохи. Ибо Байгушев – пусть даже кто-то скажет, что чрезмерно односторонне – объясняет природы и механизмы движущих сил советской политики и идеологии.

Чрезмерно односторонне? Так или иначе, человеку, проведшего почти всю сознательную жизнь в самых недрах закрытых структур политического режима, виднее.

Для Александра Байгушева – не будем забывать, что он еще и автор долгие годы лежавшего «в столе», хотя и получившего благоприятные отзывы от виднейших «хазароведов» от Михаила Артамонова до Льва Гумилева, что говорит только в пользу несколько «нестандартного» работника ЦК, романа «Хазары» (в других редакциях «Плач по неразумным хазарам») – тысячелетняя история России – включая СССР и РФ – есть продолжение древнего противостояния Руси и Хазарского каганата, с чем отчасти согласен и автор этих строк, хотя – оговоримся! – мы полагаем, что сам по себе «хазарский фактор» намного древнее исторического «еврейства» и «иудейства» и уходит корнями в историю шумерской и прашумерской цивилизации и там – в последних пределах! – совпадает с фактором «русским». Для Байгушева – в большей степени еще и практического политика – «хазарское» и «иудейское» сущностно совпадают.

Следует подчеркнуть – вне зависимости от книг Байгушева – что хазары не были этническими евреями. Согласно общераспространенной научной позиции, это был народ тюркского происхождения (или потомки гуннов), а современный американский исследователь (и один из самых последовательных в Западном полушарии противников «Нового мирового порядка») Дэвид Айк вообще полагает их ариями, что, впрочем, совпадает с символическим упоминанием «Хроники Фредегара» о происхождении франков и турок из одного троянского (арийского или русо-арийского) корня. Так или иначе, восприятие верхушкой Хазарского каганата иудаизма, а затем отчасти и ислама связано было у них, по-видимому, с наложением библейского единобожия на древнее единобожие тенгрианства, а восприятие Русью Православия облегчалось троической ведической верой древних русов (Триглав). Так или иначе, сложные отношения Трибожия (Евхаристического исповедания Мелхиседека) и вторичного по отношению к нему Единобожия Авраама (в исламском версии Ибрагима) и пророков, преобразовательно, впрочем, указавших на явление Троицы, – причем, если второе чистое Единобожие постижимо вполне рационально, то вера Троическая вообще «иудеом соблазм, а еллинам безумие», и «странны глаголы», «странные веления» и легли в основу – метафизическую – чрезвычайно сложных русско-хазарских отношений на территории Евразии, сохраняющихся до сего дня как в отношениях русско-еврейских, так и русско-кавказских. Байгушев это осознает: «Наш первейший постулат именно в том, что нынешнее русско-еврейское противостояние стоит на уровне философии, а не на уровне физического мордобития». Если быть точным – в отличие от самого Байгушева, частью небрежного в определениях, – то скорее приходится говорить не о «философском», и даже не «религиозном», а о метафизическом противостоянии, проявляющемся как в рамках одной философии (как это было в советское время с официальным «марксизмом-ленинизмом»), так и даже в рамках одной религии (как это сегодня происходит внутри Православия, а в Европе, видимо, и внутри Католицизма). Метафизика – религия – философия – идеология – политика: вот, видимо, иерархическая лестница нисхождения одного и того же противостояния, конечно, не сводимого к тому или иному «национализму». На территории «русского месторазвития» оно исторически может быть сведено к взаимоотношениям Руси и Хазарии.

Александр Байгушев: «Во всяком случае, чем иначе, если только не предопределением, можно объяснить, что именно в пределах нашей земли <…> к Х веку оформились две совершенно противоположные по духу цивилизации. Одна – «ветхозаветная» в низовье Волги, получившая по тому имени весьма громкое имя Иудейский Великий Хазарский Каганат и считавшаяся по тем временам третьей державой мира (после христианской Византии и мусульманского Халифата). А другая – «новозаветная», расположившаяся по Днепру и Волхову, стремительно, как на дрожжах, растущая и перехватывавшая духовно-историческую инициативу у Второго Рима – Византии и вскоре заявившая о себе как о «Третьем Риме» православная Золотая Русь. Все остальное и последующее – а под остальным и последующим я имею в виду заставившее содрогнуться весь мир глобальное русско-еврейское противостояние – уже лишь вытекало из духовной войны, начатой тысячу лет назад в Х веке. Было попросту лишь как бы опущенным на землю небесным духовным противостоянием. Земной вульгарной проекцией чего-то высочайше трансцендентального и не объяснимого низменным бытовым разумом» (Русский орден внутри КПСС. С. 77–78).

И еще: «Подчеркну сразу, что в новейшей истории ключевая внутренняя дата, для нашей темы чрезвычайно важная, – 1948-й год. Решающая борьба Сталина с космополитизмом (по своей сути, с иудейскими, антирусскими установками Октябрьского переворота) в тот знаменательный год провиденциальным образом соединяется с тем парадоксом, что именно Сталин создает Израиль – самостоятельное еврейское государство. Тем самым Сталин как бы подводит черту под русско-хазарской тысячелетней войной. <…> Но, как ни парадоксально, а именно после этого сталинского жеста евреи от СССР и отвернулись. До создания Израиля их «свое» – это был Советский Союз. Какой бы никакой, а с евреями, осуществившими «свою» революцию, евреями на ведущих идеологических ролях. <…> После 1948-го мы для «них» уже только «Империя Зла» – официальная доктрина американской контрпропаганды, в которой всегда задавали тон профессиональные «советологи», преимущественно из русскоязычных евреев или с их кругами тесно связанных» (Там же. С. 44).

Характерно, что о 1948 годе как решающей вехе в русско-еврейских – а, следовательно, и международных – отношениях в ХХ веке писали также Александр Дугин («Евреи и Евразия») и Лев Аннинский («Незабываемый 1948-й»).

Нам, однако, представляется, что, в конечном счете, решающим в русско-еврейском аспекте советской истории (или, точнее, «объятии-противостоянии» русского «национал-большевизма» и мировой коммунистической революции) был еще 1924 год – год так называемого «ленинского призыва» в партию, когда в связи со смертью «первого вождя» по призыву «второго» в нее вступило около 20 тысяч крестьян и около 40 тысяч «рабочих от станка» (тех же вчерашних крестьян). Именно оттуда берет истоки т. н. «русская партия внутри КПСС» – тогда ВКП(б), нанесшая серьезные удары по интернациональному коммунизму сначала в ходе «борьбы с оппозицией», в каковую он сразу же и превратился, а затем и в организованном Сталиным контрреволюционном перевороте 1937–1938 гг. Но в то же время именно в «ленинском призыве» лежали и органические, врожденные слабости «русской партии» – оторванность «сознательных рабочих» от прежней почвы и усвоенный ими атеизм, не позволившие ей развить послевоенное идеологическое наступление, а затем и безсилие перед уничтожавшими страну идеями «демократического социализма». Достаточно удивительно, что хорошо осведомленный Байгушев не говорит ничего о том, с чего все и начиналось, – о действительном переворачивании национальной опоры партии и СССР в целом уже на заре существования последнего (но никоим образом не в революции и не в «гражданской войне»).

Тем более что сам Александр Байгушев называет себя членом тайного «Ордена Безмолвия», якобы сохранившегося как закрытая организация, руководимая иерархами Православной Церкви еще до событий 1917 года и имевшая целью сохранение Церкви в ходе революционных потрясений ХХ века. По словам Байгушева, к этому «тайному ордену» принадлежал Иосиф Сталин, подтверждением чего также являются материалы, продемонстрированные в документальном фильме Татьяны Мироновой и Анны Москвиной, а также… супруга Н.С. Хрущева Нина Петровна, не сумевшая остановить гонение начала 60-х и тем самым «предавшая орден». Оставим последнее утверждение на суд – скорее, истории, чем читателя, – но заметим и то, что Байгушев, бывший долгое время «своим человеком» в семействе Брежнева и даже поддерживавший тесные отношения с дочерью генсека Галиной, передает сведения о том, что Леонид Брежнев, состоявший в начале 50-х в «личной стратегической разведке» Сталина, а потому и ставший одним из первых, а затем и первым человеком в партии, получил в последний год жизни вождя указание сохранять Православную Церковь для будущего, что генсек, надо сказать, соблюл в строгости. От себя добавим, что именно при нем, а, значит, по прямому указанию, в 1971 году был проведен Поместный Собор РПЦ, снявший клятвы со старообрядцев и отменивший решения лжесобора 1666–1667 гг. (Жан Парвулеско приводит сведения о том, что мать Л.И. Брежнева, всегда строго верующая православная, последние свои годы провела именно в старообрядческой общине). Можно, конечно, верить только учебникам, телевидению и газетам и отмысливать все подобные сведения как домыслы. Но история находится не на одном, а на множестве уровней и подуровней.

Александр Байгушев рассказывает, что в «стратегическую разведку ЦК» – характерно, что он определенном смысле противопоставляет ее собственно кадровой разведке, КГБ и ГРУ – он попал еще на последних курсах историко-филологического отделения МГУ (романо-германское отделение) и утвердился там сразу же по окончании Университета, а попадание именно в «русское крыло», которое существовало наряду с «еврейским», определило прежде всего происхождение – дворянские и купеческие корни (в частности, его дедом был знаменитый заводчик Прохоров, числившийся, впрочем, также и «по масонской части»), но главным образом благодаря участию в историческом кружке при ГИМе во главе с академиком Б.А. Рыбаковым и дружескому сотрудничеству с архиепископом (затем митрополитом) Питиримом, безусловным главой «Русской партии» в структурах РПЦ (где, заметим от себя, всегда существовала и существует и «клерикально-интернациональная партия», мало заботящаяся о собственно русских интересах).

Ко времени вхождения Байгушева в систему партийной контрпропаганды позиции «Русской партии внутри КПСС» сильно ослабли после ХХ съезда, провозгласившего «возврат к Ленину» – а на самом деле, и к Троцкому – но виновен в этом был отчасти и сам Сталин, не обеспечивший после себя строгую систему политического преемства и даже сам разгромивший в значительной степени русские кадры (т. н. «ленинградское дело», «уравновесившее», по-видимому, в глазах «мировой закулисы» «дело врачей», «космополитическую кампанию» и другие подобные шаги). Так или иначе, виной здесь – об этом Байгушев также не говорит – не столько субъективные, конспирологические и криминологические мотивы, сколько сама система диктатуры, оправданная лишь на период чрезвычайных обстоятельств и не переживающая, как правило, самого диктатора. Даже «вождистское государство» с харизматическим «вождем из народа» со смертью этого вождя склоняется к распаду. В этом, кстати, один из сильнейших – с точки зрения чистого государствоведения – аргументов в пользу монархии.

Конец 50-х и первая половина 60-х были, несмотря на воинственный и достаточно неумный «бытовой» антисемитизм Хрущева, сочетавшийся, впрочем, с очевидными криптотроцкистскими установками на «торжество коммунизма» (о котором в последние годы Сталина говорить перестали) и «мировую революцию» (отвергнутую сразу после смерти Ленина), очевидным отступлением «русской партии», причем, не столько перед «этническим еврейством», сколько перед «мировой левой» как таковой. С приходом к власти Л.И. Брежнева ситуация некоторым образом изменилась – в качестве союзников СССР стали рассматривать не только левых, но и правых, таких, как генерал де Голль или шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви, настроенных тогда резко антиамерикански и антибритански (с явными симпатиями к зороастризму). К Брежневу были приближены сторонники и руководители «геополитических групп» в руководстве Вооруженных Сил — такие, как маршал Н.В. Огарков, генерал армии С.М. Штеменко, адмирал С.Г. Горшков, в системе комсомола начал действовать т. н. «Университет молодого марксиста» (под руководством В.И. Скурлатова), фактически осуществивший пересмотр идеологии марксизма не слева, а справа, с позиций русского патриотизма. Об этих аспектах истории того времени Байгушев почти не говорит, и это не вполне ясно: если он занимался «системной разведкой», он не мог об этом не знать. Впрочем, возможно, всё это входило в компетенцию иных лиц – но кого? Так или иначе, Байгушев утверждает: «Практически за кулисой с брежневских времен мы уже вычисляли-строили всю глобальную конспирологическую линию КПСС на балансе двух голов российского державного орла и двух его могучих крыльев. На соперничестве-противостоянии двух теневых партий внутри Большого дома и по всей стране. Влиятельной, якобы «прогрессивной», «демократической», а на деле просто прозападной, интеллигентской, условно говоря, «Иудейской партии внутри КПСС». И противостоящей ей – сдерживающей ее, быстро усиливавшейся, якобы «консервативной», «имперской», а на деле чисто «туземной», равнодушной к «интернационализму», а напротив, державно-почвенной, имперско-государственной, «черносотенной», условно говоря, «Русской партии внутри КПСС»» (Там же. С. 214).

Таким образом, в СССР со второй половины 60-х годов фактически уже существовала двухпартийная система, при том, что она институционально не была оформлена:

«Подчеркну, что понятия эти весьма и весьма конспирологические, то есть сугубо закулисные и кадрово размытые. Без оконтуренных четких кадровых границ. Случалось и нередко, что люди перебегали из одной теневой партии в другую, что “протрезвлялись” и опять же меняли кулису. Состояли – и не были постами обижены! – внутри каждой из группировок и свои непременные прозелиты. Обрусевшие твердые государственники-иудеи, вроде блистательного публициста Анатолия Салуцкого, – иногда даже тайно крестившиеся, были среди нас. И напротив: свои активно, как «хромой бес» Александр Николаевич Яковлев, «жидовствующие», а – извините еще раз за вульгаризм, но именно так не только в грубом быту, но и на величавом церковном богословском языке говорят – «гнилые западники» из русских были активны в кругах евреев» (Там же. С. 215).

На самом деле в русской истории действительно эффективны и влиятельны были институты, не оформленные институционально и юридически. Начиная с того, что даже в XVII веке, даже в эпоху Соборного Уложения никак не была оформлена Царская власть: о ее самосознании и правовой природе мы узнаем только из летописей, публицистики или записок иноземцев, а собственно о функциях – из уголовно-правовых или административных статей. Никак юридически не были оформлены и важнейшие управительно-совещательные учреждения – Боярская Дума и Земские Соборы: они, собственно, и названий таких не носили (Дума в летописи именовалась «Государевым верхом», а Земский Собор – «Советом всея земли»). Тем более не имели оформления такие истинно властные институты, как опричнина, что и позволяло тому же Ивану Грозному говорить иностранным послам совершенно искренне и честно на вопрос о том, что такое опричнина, – «опричнины у нас нет». Во многом все это связано с эпохой Орды, когда истинной властью была «незримая» для народа власть в Каракоруме, «ставившая» формально легитимных князей. Власть, которой нет, в русской политической традиции всегда выше власти, которая есть. Попытки оформления власти в романовскую эпоху, особенно после 1905 года, привели к ее падению, как и попытки создания правовой демократической республики в 1917 году. Советская власть целиком строилась на власти, которая есть («земщина») в виде Советов, и истинной власти, которой нет – КПСС, расставлявшей в Советах свою «номенклатуру». Вскоре после того, как в Конституции 1977 года такая система была узаконена через 6-ю статью, она пала. В этом смысле и сегодняшний «конституционно-правовой» период, уже явно находящийся в стадии кризиса (чему свидетельствуют сегодня «операции» с «Единой Россией») неизбежно двигается к новой неконституционной – или внеконституционной при формальном сохранении Конституции – конфигурации власти, без чего, на самом деле, распад России неизбежен: вопрос стоит только так – или Конституция, или Россия. Всякое движение к легализации, юридической симметризации – буржуазно-демократическое по существу – в русских условиях и на русской почве есть залог гибели – в лучшем случае, поражения.

Но такой попыткой легализации и юридической симметризации – пусть даже в рамках принципиально не-, точнее, внеконституционного строя России-СССР были усилия «Русской партии» закрепить права русских в союзном государстве (по сути – Империи) в рамках создания самостоятельной «русской (российской) компартии», каковая по определению неделима, поскольку «юридически невидима», чем отчасти был оправдан гнев Сталина на «ленинградскую группу», равно как и позднейшие – уже в 70–80-е годы планы учреждения русской компартии вплоть до КПРФ до распада СССР. Александр Байгушев пишет об этом прямо: «Русские единственно, что хотели – уравнения в правах, потому что собственный ЦК и своя компартия, и своя столица были во всех союзных республиках, у всех националов, которые таким образом защищали свои интересы». Но всё это связано с непониманием того, что русские как государствообразующий народ не могли иметь в СССР «своей компартии», ибо иначе пришлось бы отказаться от института вторых секретарей в республиках (ими всегда были русские, причем именно великороссы, а даже не мало- и белорусы), а это немедленно отбросило бы Союз к погибельной ленинской идее суверенизации. Равно как и учреждение столицы РСФСР, коей мыслился, как правило, Ленинград, увы, было предвосхищением современной «ингерманландской», сепаратистской, то есть, в конечном счете антирусской, проевропейской идеи.

К сожалению, в «русской партии внутри КПСС» хотя формально и отвергалась как буржуазно-либеральная, но некоторым образом экзистенциально переживалась «просвещенческая», порожденная французской революцией 1789 г. идея «государства-нации», nation-état, каковую еще Константин Леонтьев считал «орудием всемирного разрушения». Кроме того, идея нации ставит вопрос лишь о количестве, но не о качестве, с которым связано понятие расы, до которого «русская партия внутри КПСС» уже в принципе не могла «добраться», и в силу не только марксистского воспитания, но и гораздо более глубоких, уже тысячелетних причин. А присутствовавшие в ней «новоязычники», такие, как В.Н. Емельянов, также не были способны постигнуть идею расы в силу чисто биологического, вульгарно-«антисемитского» (чего, конечно, нельзя сказать о православных – ни о Байгушеве, ни о С.Н. Семанове, ни, тем более, о В.В. Кожинове, кстати, в КПСС не состоявшем) понимания этого слова, исключавшего древнеарийское понимание расы-сословия, в ХХ веке отраженного, например, в учении Юлиуса Эволы о «внутренних расах». «Борцы с буржуазной идеологией», а именно такую маску в рамках партийного новояза надела на себя русская часть партийного аппарата контрпропаганды – versus сторонники «общечеловеческих», т. е. буржуазных ценностей, по словам Байгушева, «еврейская партия», но, конечно, отнюдь не только еврейская; в ней и «этнических русских» было достаточно – оказывались внутренне с ней связаны, от нее не свободны. Как пишет Байгушев об одном из последних представителей «Русской партии» Егоре Кузьмиче Лигачеве, «он остался слишком советским». Внесем поправку: он остался слишком позднесоветским, то есть буржуазным, неразрывно связанным с буржуазной идеологией в широком смысле, с «бытоулучшительной партией», как говорил преп. Серафим Саровский, «партией», ведущей в ничто. «Недорого ценю я громкие права» – эта пушкинская инвектива оказалась чуждой даже и «русской партии».

«Русская партия внутри КПСС» могла бы победить, только если бы добивалась всего или ничего (уже послесоветский лозунг ранней, еще дугинской, НБП: «Россия всё, остальное ничто!»), если бы прониклись той же силой духа, какой были одержимы нерусские комиссары гражданской, но – с противоположным знаком. Этого не произошло и не могло произойти у наследников «ленинского призыва», пришедших в города за безплатной жилплощадью. Они готовы были теснить евреев (или тех, кого считали таковыми) в очереди у кремлевской кормушки, но даже толком не могли себе представить, что они будут делать, если вдруг все «космополиты» улетят на Луну. Но это была не вина «русских партийцев», а их беда. В.О. Ключевский когда-то написал статью под названием «Родословная Евгения Онегина», в которой говорил о том, что для формирования типа необходимы хотя бы семь поколений. Здесь часто не было и двух.

Чрезвычайно интересны в книгах Александра Байгушева воспоминания о Леониде Брежневе, Юрии Андропове, Михаиле Суслове. Характеристики этих деятелей, которые мы сегодня получаем, наконец, из первых рук, разительно отличаются как от «розовых» прижизненных, так и от «черных посмертных». А самое главное, они предстают не как фигуранты абстрактного и нежизнеспособного «марксизма-ленинизма», а как реальные политики и государственные деятели, при всех оговорках и скидках на идеологию связанные с Вечной Россией.

Вот, например, Леонид Ильич, «семейный портрет в интерьере»:

«Брежнев прекрасно отдавал себе отчет, что он по масштабу не Сталин. Прихода нового Сталина боялись. Да и сталинские «кавказские снимания скальпов» то с евреев, то с русских были всем совершенно не по нутру. А Брежнев не скрывал, что был православным. Мать его была глубоко верующей и внучку Галочку крестила. Всем рассказывала, как в Днепропетровске юродивый предсказал ее Лёнечке долгое правление, если не будет трогать церковь. «Лёнечка» ее рассказы «терпел». Он лишь неизменно сглаживал (сглаживать было у него в крови!): добавлял, что никогда сам в церковь, как мама и Галя, все-таки в открытую не пойдет:

– Партийное положение обязывает! в уставе у нас пункт об обязательном атеизме. Конечно, он устарел. Но сразу его как отменить? Приучаться к Богу снова нам постепенно надо! А пока – в душе Бога надо держать. Я за Бога в душе! Как же русскому без Бога?!

Жена Виктория Петровна тоже у Брежнева была православная. Болтали, что из выкрестов. Но Галя мне говорила, что это брехня, и байку эту они сами распустили, чтобы завоевать симпатии иудейской элиты. Так, кстати, не один Брежнев тогда делал. С иудейской элитой наверху очень считались. Жена еврейка – вроде как для «отмазки», чтобы «они» прощали и не слишком агрессивно спихивали с поста. Брежнев даже и Кобзона демонстративно полюбил – заводил же «помлеть», послушать для души Зыкину».

Портрет, кстати, типичный для целого «класса» (в широком смысле слова) людей. Такой же, например, и знаменитый «острослов» Черномырдин. Люди заката эпохи.

Картину соотношения сил в КПСС в целом Александр Байгушев описывает следующим образом: «Естественно, что фиксированного членства в иудейской или русской партиях не было. Партвзносы все платили в общую кассу КПСС. Но у каждого «крыла» были свои заведомо знаковые фигуры. Иудейское крыло, начиная с «Литгазеты» и т. п., курировал член Политбюро Юрий Владимирович Андропов. <…> Рупором же иудейского крыла, его «репрезентативной»” (представительной) фигурой стал «жидовствующий» Александр Николаевич Яковлев, первый зам. знаково отсутствовавшего много лет Заведующего отделом Пропаганды ЦК КПСС (считалось, что Заведующим должен стать человек русского крыла, но Суслов всё ну никак «не мог» подобрать достойно значимую кандидатуру – впоследствии на эту должность перевели Первого секретаря ЦК ВЛКСМ Тяжельникова, которого Андропов позже съел). Русское крыло, начиная с «Огонька» и т. п. по нисходящей, курировал ближайший друг генсека, «сидевший на кадрах и проверке исполнения» член Политбюро Константин Устинович Черненко. И «горбачевского хаоса» в партии при нем не было; как выполняются все решения и постановления ЦК, он проверял всегда «в нужном направлении» – скрупулезно, дотошно, умело используя своих людей в «Русской партии внутри КПСС». Можно что угодно теперь задним числом говорить о низком уровне его образованности, хотя Андропов был, увы, абсолютного такого же, если не гораздо меньшего, – так мне, по крайней мере, показалось – уровня образованности. <…> Иногда бывало, Суслов еще разбирается, еще в цитатах копается, а Черненко в «засеченной» идеологической операции «противника» уже схватил самую суть. А прямое свое дело Черненко твердо знал. Кадровые узды правления в руках крепко держал. <…> Таков был куратор «Русской партии»; хотя, как правило, за тенью «друга Кости» маячил сам Брежнев, который, не торопясь, стараясь сгладить, как можно, но таки решал все щепетильные русские вопросы. На русскую боль он всегда отзывался».

Точно ли это описание? В целом – да. В конкретных оценках конкретных лиц отчасти субъективно. Однозначно верной может считаться только лишь характеристика Александра Николаевича Яковлева, знаменитого уже по временам «перестройки» борца с «тысячелетней русской парадигмой». Действительно стопроцентно русского, ветерана и инвалида войны, выходца из ярославской деревни и, что самое странное в таких случаях, женатого на русской. Яковлев, по-видимому, был из тех русских людей – а они были – кто воспринял «марксизм-ленинизм» всерьез (в других условиях и в другое время он мог бы быть, например, «штундистом», направившим острие критики против «забывшей Христа» Церкви). Видимо, это был тип «мученика ложной идеи», вкусивший, однако, специфически партийно-номенклатурной жизни. Если академик Сахаров был аналогом графа Л.Н. Толстого, то А.Н. Яковлев – пародией на него. Отправленный Брежневым послом в Канаду (было в те времена такое номенклатурное выражение – «посол в …»), он свел там знакомство со знаменитым «архитектором пражской весны» Давидом Гольдштюкером и окончательно укрепился в идеалах «демократического социализма». Всё, что о нем говорит Байгушев, так и есть. Именно на Яковлеве сходилась «левая пирамида» тогдашней видимой власти.

Исходя из основного курса брежневской и вообще позднесоветской политики, в том виде, в каком ее описывает Александр Байгушев, она сама оказывалась двухполярной и фактически двухпартийной. Вот как описывает эту ситуацию Байгушев: «Итак, мы сознательно внутри КПСС разделились на две головы, два крыла. Как теневые партии выстраивались? «Иудейской партии внутри КПСС» – именно ей, учитывая ее великие связи на Западе, и, в том числе для нас особо важные, тайные масонские контакты, была почти всецело доверена внешняя политика – курс на разрядку. Также ей была доверена тонкая работа с многочисленной «жидовствующей», так называемой прогрессивной интеллигенцией. Ревниво почвенной, державно-государственной «Русской партии внутри КПСС» была доверена работа с консервативной частью интеллигенции, а также с опорными государственными «сословиями» – с рядовыми партаппаратчиками, чекистами, армейскими офицерами. На «Русскую партию», подчеркиваю, именно и только на ее кадры опиралась брежневская КПСС во внутренней политике. <…> Все вторые «контрольные» секретари в союзных республиках с огромными правами были из «Русской партии». То же было и при дележе «четвертой власти», сиречь СМИ. “Иудейская партия» получила в свое практически полное распоряжение «Литературную газету», журналы «Юность», «Новый мир», «Знамя», журнал «Наука и жизнь», издательство «Советский писатель», мощный Политиздат. А «Русская партия» при дележе влияния получила «Огонек», «Литературную Россию», «Молодую гвардию», «Москву», «Наш современник», «Кубань», «Волгу», издательства «Современник», «Советская Россия», Воениздат, а также такие массовые журналы, как «Роман-газета», «Театральная жизнь», «Пограничник», как многомиллионный знаковый (права человека!) журнал «Человек и закон». Я говорю только про самые знаковые издания. На телевидении сидел Лапин, про которого ходила слава, что он страшный «антисемит», но на самом деле он, увы, был из особой породы русских «тюфяков»».

Насколько «брежневская КПСС» опиралась на русские и только русские кадры, насколько ее цели полностью соответствовали «русским целям»? Если и соответствовали, то, конечно, не полностью. Хотя бы в силу внутренней порабощенности ее марксизмом – быть может, субъективной в каждом отдельном случае, но объективной в целом. Как бы то ни было, невидимое первенствовало: «Лениным, – пишет А. Байгушев, – неистово клялись и тот, и наш лагерь. Сталин якобы возвращал партию к ленинскому наследию после троцкистско-бухаринских ревизий. Хрущев сваливал Сталина, «возвращаясь к ленинскому наследию», Брежнев уже от «ревизиониста» Хрущева «вернулся к ленинскому наследию». Горбачев уже из «брежневского застоя» обещал вернуться к «ленинскому наследию»». С одной стороны, с точки зрения европейского сознания, это действительно напоминает шизофрению. Но с другой – возможно такое было только в православной стране, где всё определяет дух и его чистота. Это было серьезно. Евразийское понимание вопроса об «идее-правительнице» здесь вполне уместно. Оба направления были все же лишь различной аранжировкой «марксизма-ленинизма». А. Байгушев рассказывает об одной из попыток создания «русского образа Ленина», которая осуществлялась под его непосредственным руководством: «Ленин у нас предстал вполне даже патриотом, без патологической русофобии, довольно консервативным во взглядах на искусство, настойчивым в требовании неукоснительной ассимиляции евреев и ярым врагом всех иудо-модернизмов и перехлестов. В общем, мы вытащили «нужного Ленина» и хорошенько обернули «примечаниями». Новиков слыл добросовестнейшим ортодоксом. Про Новикова в журнале «Знамя» говорили: мы открываем год В.В.Новиковым, а потом печатаем, что хотим. Под надежного «Новикова» Суслов лично дал разрешение готовить красивый юбилейным том: «Вот, мол, Современник исправляется!» В утвержденном ЦК КПСС тематическом плане стояло: «В.И. Ленин о литературе, 550 стр., вступительная статья В.В. Новикова; составители В.В. Новиков и А.И. Байгушев. Примечания Т.Н. Марусяк»».

Книга, кстати, так и не вышла, но дело ведь не в этом. Истинное содержание любого текста скрывает в себе некое послание вне зависимости от его оформления – его можно «заморозить», скрыть, но уничтожить никогда невозможно. «Русский Ленин» всё равно бы взорвал Россию – может быть, чуть позже, чем «Ленин Коминтерна», но взорвал бы. А заклинающий всё равно оказывается в подчинении у заклинаемого. Поэтому все-таки не с полным основанием указывает А. Байгушев на самого «дорогого Леонида Ильича» как на главу «Русской партии внутри КПСС» (здесь он отделяет «орден» от «партии» – в «ордене» Брежнев, конечно, не состоял в любом случае – и «по Байгушеву», и «не по Байгушеву»). И, по сути, трагично, что бывший сотрудник брежневского аппарата в тайном, но всем известном противостоянии партии и спецслужб (это только при «перестройке» либералы в своей пропаганде объединили их в одно) отдает все свои симпатии партии: «В ГБ люди Брежнева держались на Цвигуне. Все особые связи, особые досье, повязанные на партию, были у него. Многие контакты, в которых были задействованы совместно ГБ и партийная «контрпропаганда», шли только через него. Я с Семеном Кузьмичом был в особых отношениях – рискуя вызвать недовольство Андропова, активно поддерживал его в коридорах власти. И даже демонстративно рецензию на его книгу «Тайный фронт» написал («Молодая гвардия», № 10, 1974) – под знаковым заголовком «Шпионаж меняет лицо», в которой, отсылая читателя к своему нашумевшему «Силуэту идеологического противника», развивал те идеи и особо подчеркивал, что противник переключился на использование агентов влияния <…> Цвигун не скрывал своих симпатий к «Молодой гвардии». К Андропову захаживали «бовины» и «арбатовы». К Цвигуну «ивановы» и «фирсовы». Незадолго до его смерти он советовался относительно кандидатуры на ГБ – как бы для верности с разных сторон одного и того же, еще молодого подсказать человечка. Его личные отношения с Андроповым были уже натянуты до предела, но себя он трезво отвел: поймут нас, только если подскажем молодого с именем. Мы строили большие планы. Но 19 января 1982 года С. Цвигун вдруг, согласно заключению «кремлевки», покончил с собой. Якобы застрелился после того, как неудачно попытался по поручению Андропова раскрыть глаза Брежневу на похождения дочки Гали. <…> Нет, тайна вдруг «застрелившегося» Цвигуна – в одной цепочке странных смертей в борьбе за власть. Во всяком случае, достоверно одно, что со смертью Цвигуна самому Брежневу стало – ходи по даче да оглядывайся. Брежнев понимает, что его обложили. И он принимает решение срочно перевести Андропова на «выдвижение» с Лубянки в Большой Дом, пусть полномочия сдаст, а уж потом… Так и Сталин, всегда осмотрительно поступал, когда убирал главных чекистов. Но 25 января 1982 года неожиданно «умер от инсульта» серый кардинал при Брежневе Суслов. До этого он был совершенно бодрый. И даже к «инсульту»… надо же, приготовился. Словно зная, что его трахнет, заранее прибрался у себя в сейфах. И напоследок загадочно сделал всем ручкой – унес с собой в могилу всю теневую структуру партийной контрразведки Брежнева, оформленную под контрпропаганду, слившуюся с ней и маскировавшуюся ею, как бы растворенную в ней».

Все это для будущего – да уже и нынешнего – историка чрезвычайно интересно. И не только для историка, ибо все предыдущие взаимоотношения «партии» и спецслужб сегодня сохранились в иных формах: при Ельцине КПСС трансформировалась в президентско-губернаторскую и партийную – псевдомногопартийную – систему («пост-КПСС»), а КГБ – в систему российских спецслужб («пост-КГБ»), которой всё же так и не удалось и после 2000 года окончательно переломить слившуюся при Ельцине с олигархами «пост-КПСС». Но будем откровенны: позиция Байгушева в этом вопросе крайне одностороння. В тлевшем долгие годы конфликте между Старой площадью и Лубянкой он однозначно на стороне первой. Это отразилось и на оценке исторической роли такой неоднозначной фигуры, как Юрий Владимирович Андропов.

Александр Байгушев: «Вот характеристика, данная ему собственным выкормышем, которого он вытащил из Ставропольского края, где всегда отдыхал, продвинул в Политбюро и подготовил, чтобы передать ему власть. Ну, точно так же, как Каганович выкормил Хрущева. Помощник Горбачева В.И. Болдин вспоминал, как Горбачев жаловался на жизнь: а что Андропов сделал для страны? Думаешь, почему бывшего председателя КГБ, пересажавшего в тюрьмы и психушки диссидентов, изгнавшего многих из страны, средства массовой информации у нас и за рубежом не сожрали с потрохами? Да он полукровок, а они своих в обиду не дают. У него мама Фанштейн Евгения Карловна».

Да, по-видимому, это так и есть. Хотя некоторые профессиональные разведчики и лично близкие к Андропову люди до сих пор утверждают иное, говоря о сознательной «двойной маскировке» Юрия Андропова, однако не следует забывать: Андропов не был кадровым разведчиком, он вышел из комсомола, как и Александр Байгушев, кстати, был близок к Суслову, выдвинулся на подавлении венгерского восстания 1956 г. (о природе которого не принято говорить – в отличие от «еврокоммунистической», троцкистской «пражской весны», будапештские события носили явно выраженный «антикоминтерновский» и – условно – «антисемитский» характер, важную роль в них играла Католическая Церковь и старая аристократия), а затем был высоким партийным функционером. Да и вообще после начала хрущевской «оттепели» КПСС сильно «преуспела» в своих попытках взять под контроль как ГРУ, вообще не занимавшуюся внутренней «грязной работой», так и КГБ. «Психушки», преследование инакомыслия (любого), слежка за «творческой интеллигенцией» с одновременным «отводом» внимания «органов» от «теневой экономики», «еврокоммунистических» и парамасонских связей на уровне Международного отдела ЦК – это, конечно же, было политикой партии, а не разведок, о которой профессионалы и тогда – конечно, прежде всего, в своем кругу, но это прорывалось и «вовне», говорили с плохо скрываемым раздражением. Косвенным подтверждением этого является и то, что реакцией могущественных открытых и закрытых кругов Запада на приход к власти в СССР Ю.В. Андропова был, мягко говоря, испуг. «Тайное правительство Советского Союза» – так называлась статья, которую итальянская «Ностра» опубликовала в феврале 1982 года. В ней говорилось: «Существует организованный по новосредневековой системе орден, подобный рыцарскому. Его цель – установить всемирное господство к концу этого века». И далее: «Общество, которое стремится построить орден, должно явить новое русское средневековье (выделено нами. – В.К.) в стране, управляемой главами военных округов, а затем распространить его на всю Евразию. Речь идет об иерархическом мощно мобилизованном обществе». «Внутренней тайной ордена», – утверждала «Ностра», – было то, что он «не верит в марксизм, но использует его во имя «величия империи», то есть СССР, «который орден хочет поставить во главе всего мира».

Если это так, то не мешала ли «русская партия» с, в общем-то, чисто этноконфессиональной программой осуществлению тоже русских, но на самом деле сверхрусских, великоимперских целей, противостоящих планетарной евроатлантической империи, точнее, призванных в конечном счете ее упразднить, для чего «орден» (по определению «Ностры») был готов использовать, отчасти «втемную», и значительную часть еврейских кругов? В этом случае, действительно, мешала.

Во всяком случае, уже вне зависимости от «русской партии», становятся действительно понятным, почему западными разведывательными и международными особого типа центрами была организована перестройка в СССР.

В январе 1983 года на вопрос, «внушает ли ему доверие Ю.В. Андропов», Збигнев Бжезинский ответил: «Менее всех в мире. Его назначение знаменует опасное перемещение властного центра тяжести в СССР от аппаратчиков ЦК (выделено нами. – В.К.) к армии и секретными службам. Эти учреждения являются наиболее репрессивными, а также наиболее националистическими (выделено нами. – В.К.). Андропов преуспел в том, в чем потерпел поражение в 1953 году Берия, а в 1957 – Жуков».

Симпатии Бжезинского в противостоянии КПСС – КГБ, как и цитированной в первой части статье либерального политолога Ольги Крыштановской, однозначно именно на стороне КПСС – а, следовательно, и «русской партии» внутри ее? Но и Андропов был всё же ставленником партии. Сумел ли он за время пребывания на посту Председателя КГБ возвыситься над ней? В книге «Путин и Евразийская Империя» Жан Парвулеско пишет: «Приход Ю.В. Андропова на вершины военно-политического руководства СССР направлен, прежде всего, против партии и политико-административного корпуса «аппаратчиков». Но, с другой стороны, налицо крутое, быть может, трагическое, революционное перемещение центра тяжести в недра Красной Армии, к наиболее закрытому полярному сердцу оперативно-идеологического командования Советских Вооруженных Сил».

Это, конечно, взгляд извне. Но и некоторые данные негативно в целом относящегося к Ю.В. Андропову Байгушева косвенно подтверждают выводы Зб. Бжезинского, данные «Ностры» и Ж. Парвулеско. А. Байгушев пишет: «Некто Олег Греченевский (фамилия эта – явно псевдоним, за которым, судя по материалу, стоит человек достаточно компетентный в теме) опубликовал в Интернете информацию о том, что Андропов, кроме общеизвестных, сформировал свою тайную личную разведку, с главой которой председатель КГБ встречался, как и с товарищем Чазовым, начальником 4-го Управления Минздрава (в просторечии «кремлевкой»), на конспиративной квартире. Почему столь секретно? Греченевский объясняет: «Во-первых, сугубая конспиративность здесь нужна была, чтобы скрыть эти встречи от «сторожевых псов» Цинева и Цвигуна (своих замов, подложенных под него Брежневым). Во-вторых, эта личная спецслужба занималась именно тем, что чекистам было строжайше запрещено: вела оперативную разработку партийного аппарата и готовила почву для захвата КГБ власти над страной (выделено нами. – В.К.). В-третьих, эта спецслужба состояла из разведчиков – и действовала теми методами, которые они применяли, находясь на вражеской территории»».

Александр Байгушев предполагает, что эта «внутренняя разведка» Ю.В. Андропова была направлена против «русской партии». Так ли это с учетом всего сказанного? И почему Зб. Бжезинский, один из наиболее известных русофобов в мировой политике, столь стремился поддержать КПСС против Андропова?

Не лишним будет напомнить и то, что многие острополитические («Политиздатовские», т. е. весьма специфические) официально-советские брошюры против «сионизма» – В. Бегуна, Э. Скобелева и особенно Е. Евсеева, затем погибшего при загадочных обстоятельствах, – вышли именно в годы правления Ю. Андропова и по его непосредственному указанию (о чем автору этих строк лично говорила хорошо знавшая Е. Евсеева журналистка и юрист). Не намечалось ли в этом уже тогда открывшееся сегодня кровавой раной противостояние между «имперством» и «этническим национализмом», приемлемым, как это ни парадоксально, для евроатлантистов, о чем свидетельствует и реакция Зб. Бжезинского?

Однако, с другой стороны, не накладывало ли все-таки происхождение Ю.В. Андропова, «безупречное» с галахической точки зрения, несмываемую печать на «имперстве» тогдашних спецслужб, даже если они и вышли из-под партийного контроля, придавая этому «имперству» весьма своеобразный характер, определявший «обратный знак» будущей империи как обратной, «изнаночной» империи по отношению к империям и Российской, и даже советской (после 1937)? The dark side of the Moon? Но, «с третьей стороны», не был ли этот «обратный знак» последней ставкой в «игре обратных знаков», и тогда не является ли обратная сторона Луны «Антилуной»?

Так или иначе, последнее, окончательное слово о Ю.В.Андропове не сказано и вряд ли вообще будет сказано. Хотя книга А. Байгушева содержит важные пред-слова к этому слову. Пусть произносимые с одной стороны.

Да, чрезвычайно интересны рассказанные А.И. Байгушевым истории о том, как Ю.В. Андропов руками своих людей убирал в начале 80-х со всех постов в руководстве идеологией, культурой, литературой представителей «русской партии». В частности, история известного историка, бывшего руководителя серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия» Сергея Николаевича Семанова, действительно сумевшего создать пользовавшийся тогда общероссийским, да и общесоюзным спросом цикл биографий людей, явно выпадавших из обоймы «пламенных революционеров». В условиях ведшейся тогда «византийской» борьбы в идеологии это имело огромное значение. Семанов был не только снят со всех постов, но даже и подвергнут кратковременному аресту по приказу Андропова. Эта старая и известная история, в которую было замешано множество людей, так или иначе причастных тогда литературе, журналистике и издательскому делу. Но Байгушев приоткрывает и ее совершенно неожиданный, закулисный аспект: «Андропов явно копал под Брежнева, пытался, где возможно, скомпрометировать его. Брежнев это просек, и Андропов подвис. Брежнев «думал». Обложил он Андропова своими замами – друзьями семьи Циневым и Цвигуном. Но явно ГБ был нужен уже свежий и отчаянно русский человек, которого Брежнев осторожно подбирал. Семанов с его опытом Главного редактора популярного журнала «Человек и закон», где он не боялся «щупать» Первых секретарей крайкомов, тут очень подходил. Народ бы Брежнева правильно понял».

Таких ситуаций, когда «русская партия внутри КПСС» была почти «у края победы», и, конечно, если бы она сумела за этот край шагнуть, совершенно иначе сложилась бы не только русско-советская, но и вся мировая история конца ХХ века, было много. Вот еще одна из таких критических, «судьбоносных», но «несостоявшихся ситуаций».

Рассказывая о сегодня уже ставших исторически знаменитыми курируемых «русской партией» т. н. «русских клубах» (они имели разные названия) при ВООПИК, Байшущев прямо говорит, что их «постоянным духовным наставником» был, хотя это и не оглашалось – он приходил в «цивильной» одежде – Митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим, постоянный член Священного Синода Русской Православной Церкви еще в брежневские времена. «Я жалею, – пишет А. Байгушев, – что Питирим не стал Патриархом, хотя в списке на голосование был, и «Известия» именно о его избрании заранее подготовили публикацию (выделено нами. – В.К.). За сутки до выборов вопрос был «решен и согласован»», – рассказал в беседе с автором этих строк и Алексеем Чесноковым Александр Иннокентьевич.

Заметим, что именно Митрополит Питирим был одним из трех инициаторов (наряду с Митрополитами Ювеналием и Никодимом) принятия важнейшего за трехвековую историю Церкви решения Поместного Собора 1971 года об отмене клятв Собора 1666–1667 гг., наложенных на приверженцев древлеправославного чина, после чего Владыка демонстративно отслужил по этому чину Божественную литургию, что затем делал неоднократно. Конечно, история сослагательного наклонения не знает, но можно легко себе представить перспективы устроения Церкви в случае избрания Владыки Питирима, закончившего затем свой жизненный путь в собственном Иосифо-Волоколамском монастыре, в одиночестве, в обстановке травли, клеветы и глума «Московского комсомольца» и другой подобной прессы.

Да, многие серьезные демарши «русской партии» срывались. И всё же, как уверяет Байгушев, к середине 80-х в ее руках были основные рычаги власти. Именно рычаги. В частности, «КПК – Комитет Партийного Контроля во главе с Арвидом Яновичем Пельше, а затем с 1983-го Михаилом Сергеевичем Соломенцевым всецело был на стороне державников и почвенников». Байгушев об этом не говорит, но мы знаем: на позициях «русской партии» стояло руководство армии. Впрочем, и Александр Иннокентьевич упоминает о Маршале Д.Ф. Устинове как о своем единомышленнике, причем, в связи с возможным тогда восхождением Устинова на пост Генерального Секретаря, причем его поддерживал и Андропов. Мы, кстати, знаем и о том, что именно по указанию Устинова было создано знаменитое общество «Память», на чью сторону в какой-то момент начал склоняться даже Борис Ельцин, впрочем, мгновенно «перехваченный» силами противоположными. Целиком на русских позициях стояло, разумеется, ГРУ (ситуация, вполне адекватно описанная в дугинской «Конспирологии»). Словом, «счастье было близко»… Что же произошло?

Самое замечательное то, что ответ на этот главный вопрос мы находим в книге самого Александра Байгушева: «В «Русской партии внутри КПСС», о которой я рассказываю, тоже большинство было либералами (выделено нами. – В.К.)». Эта мельком брошенное замечание – в связи с дедом автора знаменитым дореволюционным миллионером Прохоровым – на самом деле объясняет всё. Либерализм ставит во главу угла человека, порой нацию (такой либерализм, по К.Н. Леонтьеву, особенно губителен, в том числе и для самой нации), но не Землю (видимое проявление и кристаллизацию Духа, Мать-Землю), не Империю, не Пространство. В этом смысле не был либералом ни один из Русских Царей, в том числе и тех, кому вне понимания сути приписывают либерализм. Не был либералом Сталин, отчасти не был и Брежнев. Один из основных критериев в этом вопросе – осознание первенства геополитики. А вот с ней-то у «русской партии внутри КПСС» было слабо. А ГРУ партия боялась, не доверяла, также, как и иных направлений разведки, стремилась идеологически контролировать, «заклясть Лениным».

Нелицеприятный суд – в том числе и самому себе, что только делает ему честь, – выносит А. Байгушев в четвертом разделе своей книги с характерным заголовком: «Горбачевская катастрофа самолета с двумя крыльями – русским и еврейским. Оба крыла отваливаются от фюзеляжа». Хотелось бы привести начало этой главы полностью:

Сейчас, оглядываясь далеко назад и ища коренную причину, почему мы, русские, при Горбачеве и Ельцине проиграли русско-еврейскую войну и допустили падение советской власти и развал Советского Союза, я, как это кому-то ни покажется странным, вынужден признать, что мы сделали катастрофу сами – своими русскими руками.

И еще более неожиданно скажу: тут не «войну» с евреями мы проиграли, потому что евреи, хотя и были, как всегда, страшно активны, хотя бежали, как всегда, впереди паровоза, но красный паровоз скатили под откос сами мы, русские. Мы сами допустили падение советской власти, потому что – как эти ни кощунственно прозвучит для многих! – сами этого подспудно весьма хотели.

Советский Союз именно как союз России с другими нациями тоже развалили прежде всего мы сами. Член Президентского Совета при Горбачеве выдающийся русский писатель и властитель дум Валентин Распутин озвучил первым обуявшую нас идею «избавиться от присосков». Кому-то покажется, что я говорю страшные вещи, но и «предательские» Беловежские соглашения были нами, русскими националистами, подспудно «запланированы». Отделиться от всех «окраинных» республик-присосков, превративших Российскую Республику в экономического донора и пьющих кровь русской нации. Остаться только вчетвером – три славянские республики Россия, Белоруссия, Украина плюс по населению больше чем наполовину русский Казахстан. Этого мы очень хотели. То есть Борис Ельцин сделал то, чего мы от него хотели. Сделал дурно, непродуманно. Помощнички его, вроде Бурбулиса, что-то сознательно не сообразили, оформили не так и не так договорились. А Украина потом подставила нам ножку – уже 1 декабря 1991 года провела референдум о суверенитете и практически вышла из Беловежских соглашений. Развалила четверку – развалила планированную нами славянскую Россию без «инородческих» присосков. Но ведь это нам, русским, тоже надо было просчитать.

Увы, мы всегда плохо знали и понимали Украину. Только, пожалуй, недавняя книжка Сергея Семанова «Махно» (М., 2005) объяснила нам не лакированную, вечно «братскую», а разрываемую духовно изнутри многострадальную русскую «окраину» («Украину»), издавна траченную, как тлей, «жидовствующими», склонную равно как к жесточайшим еврейским погромам (знаменитые Киевский, Одесский – в России таких беспощадных никогда не было), так и к угодничеству перед Западом и наивному преклонению перед духом либерального всеотрицания. Украина – мученица Духа. На Украине противостояние между Третьим Римом, как наследником византийского ортодоксального православного духа, и «западничеством» прямо вылилось в противостояние восточных и западных областей. На Украине уже давно играли в коварные «унии». А мы, имея активный «Славянский Собор» на Украине и сильную прорусскую, православную, минимум половину населения, увы, не доработали – позволили западным, антирусски настроенным, ополяченным, католицизированным областям сыграть именно свою крапленую игру.

Но и этого мало. Мы не только просчитались на Украине. Мы, русские, провалили политический расклад сил и внутри самой России. Когда Ельцин баллотировался в президенты, то взял себе в пару как бы «нашего», на словах русского Руцкого – тогда весьма активного в патриотических кругах, первого зама московского «Отечества» (еще не лужковского, еще тогда нашего!). Когда Лужков баллотировался в мэры Москвы, то себе в пару он взял в вице-мэры тоже как бы «нашего» Шанцева – Первого секретаря Краснопресненского райкома, крепкого русского мужика, тогда активно патриотичного. Только благодаря таким хитрым упряжкам Ельцин и Лужков первый раз прошли с оглушительными под 80% результатами. Стали практически «всенародно избранными». Чем потом и козыряли.

А мы где в это время были? Увы, мы все опять надеялись на брежневский баланс сил. Мы опрометчиво жили инерцией брежневского державного орла с двумя головами и двумя крыльями, в то время как забежавшие вперед паровоза евреи активизировались в своем «всеотрицании» и по живому отрезали от брежневского орла русское крыло.

Мы полностью потеряли контроль над горбачевским и ельцинским окружением, вот нас «они» и макнули головой в кровь.

Как же мы до этого скатились? Оглянусь назад…

Такие признания многого стоят. Называя вещи своими именами, можно сказать так. «Русская партия» боролась за «место под солнцем», но не имела ясных представлений о том, как строить государство. То же самое трагическое – трагикомическое! – «непредрешенчество» белых – в отличие от четкого и ясного плана красных. Многие участники «русской партии» мнили себя монархистами, о чем прямо говорит Байгушев. Но в этом случае они не могли не знать, что тот, кого в то время считали наиболее вероятным претендентом на Русский Престол, – Великий Князь Владимир Кириллович (несмотря на крайне сомнительные, если не сказать более, права всей «кирилловской» ветви Дома Романовых, сам он был человеком очень достойным) – твердо заявлял о недопустимости каких-либо геополитических обменов и уступок – включая, кстати, и Балтию, между прочим, родовое гнездо обоих Царских Родов – ни при каких условиях, и о необходимости сохранения единства и территориальной целостности Империи в пределах СССР.

О несовместимом с подлинно имперской политикой увлечении в среде «Русской партии» реформами П.А. Столыпина тоже можно было бы упомянуть. «Мы, русские националисты, в советское время сделали из Столыпина для себя идеал, – пишет А.Байгушев. – …Планировалось устранение Столыпина не на Западе, а евреями в самой России. Но, с другой стороны, как ни парадоксально, а взрыв-покушение на Аптекарском острове и убийство Столыпина евреем Д.Г. Богровым были подготовлены именно на еврейские деньги Шиффа, поступившие из-за океана, с Уолл-стрита». Всё это, мягко говоря, не совсем точно. Дело в том, что именно П.А. Столыпин настаивал на снятии «черты оседлости» до окончания собственных реформ, что, без сомнения, мгновенно разграбило бы столь почитавшихся самим же Столыпиным «крепких хозяев». Почему так вел себя премьер-министр? В чем причина? В «комплексах» русского интеллигента и почитателя В.С. Соловьева перед «избранным народом»? Или просто в глубинном родстве отстаиваемого Столыпиным принципа «священной частной собственности» с внутренней сущностью Judenthum?

Напомним лишь, что на самом деле размолвка П.А. Столыпина с Государем началась именно после того, как Петр Аркадьевич предложил свой проект «освобождения евреев».

Так что подняла «на знамя» Столыпина, разрушившего также и тысячелетнюю крестьянскую общину – «тысячелетнюю парадигму» (А.Н. Яковлев)! – «русская партия внутри КПСС» явно опрометчиво. Тем более «по еврейскому вопросу».

Но мы полагаем также и то, что само центрирование «русской партии» вокруг этого «вопроса» было ошибкой – вне зависимости от того, какова действительная роль евреев в истории СССР. «Иудеоцентризм», как и «иерусалимоцентризм» (если иметь в виду исторический Иерусалим на Ближнем Востоке) есть «ловушка линейной истории», о чем нам уже приходилось писать в статье «Антисионизм или асионизм?» «Борьба с евреями», в конечном счете, неотменимо ведет к признанию общих с ними истоков и общего врага. Вот как говорит об этом сам А. Байгушев в заключительной части своей книги. Автор вспоминает свою беседу с одним из ветеранов «Русской партии» писателем Юрием Львовичем Прокушевым на Голанских высотах:

А тогда на Голанских высотах мы с Прокушевым перекрестились:

– Эх, нам бы с иудеями, может быть, хоть на время поостыть. «Им» перестать примитивно-отчаянно пытаться делить шкуру неубитого русского медведя. Ничего из этого хорошего и для них не выйдет. Ну, доведут они «перестройку» до нового передела собственности. Десяток евреев несметно разбогатеет и переведет нахапанные миллиарды за рубеж, а весь остальной народ – в том числе и «ихний» еврейский рядовой – без мафиозных связей «интеллигентный Мойша» – в беспросветную бедность погрузится.

– Да уж, перед гигантской тенью более страшного и общего, как Гитлер, врага охолонить бы каждой непримиримой стороне своих крайних радикалов. Мы, как ни крути, а из одной купели – из общей иудо-христианской цивилизации, из Святого Града Иерусалима духовной вышли!

– Вышли. Но духовно непримиримо разошлись.

– А страшно ведь сейчас и нам, и «им». Будто жуткая тень из безжалостного средневековья, будто клыкастый «феодальный» динозавр, ползет на всех нас! Взять и хоть бы на время нашу внутреннюю (увы, внутреннюю! «их» уже никак не выкинешь за пределы! крепко обжились с нами за «двести лет вместе»!), «свою» русско-иудейскую войну заморозить? я убежден: в чем-то отдельном, сугубо конкретном, обеим сторонам выгодном, надо бы и не побрезговать – руку помощи друг другу протянуть? но нет. Куда там? Крепко завязался клубочек змеиный! Помирать будем, а руки друг другу ведь не протянем?! «Они» же маниакально одержимы, духовно зациклены на «распни Его». Сами будут исчезать, а «распни Его!» Даже сами, умирая, будут русско-еврейское духовное противостояние продолжать. В этом, увы, великая мистика истории.

Да, «великая мистика истории» в этом есть. Но есть еще и сверхмистика истории. Намеки на нее мы встречаем у св. Дионисия Ареопагита с его Ύπερθεος – «Сверхбогом», лишь тенью Которого являются Писания, каковые могут быть постигнуты лишь через «обрезание буквы», как о том писали Ориген, св. Григорий Нисский, преп. Максим Исповедник. А применительно к истории это означает «обрезание еврейского вопроса» как центральной оси, вокруг которой она вращается. В этом случае история предстает как «цветущая сложность» безчисленного множества историй, как «сад расходящихся тропок» (Х.-Л. Борхес). В христианской онтологии это можно назвать радостью о Христе Воскресшем, Красной Пасхой. В этом случае литературным – раз уж литератор Байгушев рассказывает больше о делах литературных – ориентиром «русской партии» должен был бы стать не Нилус, а Клюев.

Казалось бы, таковой посыл должен был бы вести к некоей «демобилизации воли». Но это только на первый взгляд. Именно мобилизация именно подлинной воли здесь и всплывает из подземных глубин подлинной истории. Что это означает применительно к тому, о чем мы здесь так долго говорили? Пожалуй, вот что. На самом деле и тогда тоже России была необходима несколько иная «русская партия». Не «партия» «защиты места под солнцем», а «партия русского прорыва», невозможного без всеобщей мобилизации страны. Тотальной мобилизации. Необходимо было продержаться около двух десятилетий на всецело «подмороженном» (К.Н. Леонтьев) СССР, и тогда «перестройка» началась бы не у нас, а на противоположном конце океана. Только тогда можно было начинать преобразования – прежде всего те, конечно, о которых мечтала «русская партия», но отчасти даже и либеральные (в области философии, культуры, искусства). «Русская партия» повторила онтологию любого греха, пытаясь сорвать плод прежде, нежели он созреет. В то время как плод был «предложен» онтологическим врагом. Не следует упрощенно понимать «онтологию врага» лишь как одну из его личин, в частности, «еврейскую». На самом деле он многоедин вне и без лиц и спин.

Похоже, на самом деле, что в недрах СССР были и иная «русская партия», каковую можно было бы назвать «сверхрусской», и она действовала вне взявшей в основном под свое попечение религию, культуру, журналистику, искусство «русской партии внутри КПСС». Речь идет о разгромленной после грандиозной провокации с южнокорейским самолетом партии мобилизации, видимых представителей которой мы обнаруживаем в лице маршалов Н.Л. Огаркова, С.М. Штеменко и даже – парадоксальным образом – Ю.В. Андропова. Возможно, кстати, маршал Д.Ф. Устинов как раз и был «посредником» между этим внутренне-внешним советским могуществом – «Сверхрусью» – и собственно «русской партией внутри КПСС», решавшей сугубо частные задачи. Загадочную роль в этом «развороте» играл и еще один человек – иеросхимонах Троице-Сергиевой Лавры Моисей, в миру профессор Боголюбов, с которого началось строительство «симфонии» Церкви и Армии. Этой «партии» на самом деле боялись генсеки, и из страха перед ней они шли на «детанты» и «перестройки», но также и на переодевание «вождя пролетариата» в косоворотку. Ни к чему хорошему это не привело. И сегодня мы вновь, как это всегда и бывало в истории России, начинаем все сначала.

Но доживших до наших дней ветеранов, соратников, подвижников той «Русской партии» – спаси Христос!

 

Владимир Карпец