Пока дорогие россияне в ожидании новогоднего обращения президента РФ Владимира Медведева погружались в нюансы всеканального флирта Аллы Пугачевой и Максима Галкина, евразийцы зайцем ехали Калугу. Список их был таков: Ефремов, капитан Лазарев, космонавт Титова, медведь-шатун Бовдунов и Никитин. Первый еще до путешествия предположил, что Калуга непременно связана с Кали-Югой, а посему следует держать ухи востро.

После того, как нога странников ступила на скользкую зимнюю почву старинного города, стало понятно, что человеческий облик в самое ближайшее время подвергнется серьезной трансформации. О характере этой трансформации евразийцы могли только гадать. Калуга встретила их молчанием.

Лишь изредка до уха долетал шепот редких обитателей. Впрочем, не исключено, что это был ветер. И дело было не только в предновогодней эйфории, которую испытывает всякий российский гражданин. Калуга привыкла к молчанию. Тем более она ничего не могла сказать надменному москвичу. Он ее не слышал.

В ходе прогулок по городу, евразийцам открылась страшная тайна – центр города в Калуге совершенно невозможно уловить. Нельзя сказать: «Вот, центр!». Как только ты это произносишь, почва под ногами разъезжается, и ты оказываешься на окраине, в каком-то темном переулке или заброшенном пролете.

Было похоже, что Калуга построена вокруг вечно испаряющегося сухого льда, который постоянно таял у тебя в руках, но никак не мог сделать это до конца. Возможно, поэтому на улицах так мало людей.

Сам по себе лицо города похоже на потертые джинсы. Был в этой потертости особенный шик. Будто бы его специально состарили и сделали культурной достопримечательностью. Не смотря на гнилые, полу деревянные полу каменные дома, от которых штукатурка осыпалась, ходить среди таких собеседников было уютно и интересно.

Каждый дом тебе что-то сообщает. Наверное во всех старых городах так, но так заметно это было только здесь. Ну, разве что еще может быть в Самаре. Но там город искусственно осовременивался и твой диалог с ним превращался в монолог. Либо твой, либо его.

Ефремов, самое инициативное лицо в группе туристов, почему-то постоянно со всеми, кого встречал, ругался и взывал к рациональному отношению к себе. Когда это не удавалось, он, пританцовывая, напевал: «Сэйтан! Сэйтан! Сэйтан!». В темных и пустынных пролетах полу центра Калуги это выглядело обнадеживающе. В этом ему помогал капитан Лазарев. Еще в поезде он понял, что является музыкальным инструментом, и постоянно музицировал.

Иногда это была арфа, а иногда одна из шумовых машин Масами Акиты. Ходить по городу он не любил, предпочитая весь колорит города перенести внутрь себя. Этому тоже нашлось время. Евразийцы бродили по Лазареву, но на Калугу это было не очень похоже.

Космонавт Титова тоже была инициативным лицом, но в отличие от Ефремова, к рациональности не взывала. Ее любимым занятием было очень высоко прыгать, буквально выше крыш. В Калуге это особенного труда не составляло. Пятиэтажные наследия Хрущева начинаются уже далеко от центра, а это, пожалуй, самое высокое, что было в этом городе. Еще у Титовой была волшебная мигающая палочка, фасцинировавшая всех евразийцев. Космонавт ее применяла в самых крайних ситуациях: либо, когда Ефремов превращался в лягушку, либо когда Лазарев терял отчетливость.

Контрастом выделялся Бовдунов. Создавалось ощущение, что он всегда жил в Калуге и приезд сюда не вызывал у него изумления, как у всех других прочих. По каким-то только ему понятным соображениям он взял с собой всю коллекцию сочинений Говарда Филипса Лавкрафта. Вероятнее всего, поняли евразийцы уже потом, Бовдунов всегда берет это с собой во все путешествия, как компас или справочник по географии иного. Ведь в современном мире иным может стать абсолютно все, что не укладывается в привычное бесо-свино-течение столичной жизни.

В воздухе веяло космонавтикой. Циолковский мощью своей научной мысли сдерживал город от разрушения. Повсюду были его печати против энтропии. Город испещрен социалистическими цитатами и молекулами присутствия гения ракетостроения. Создавалось ощущение, что Циолковский был в каждом доме Калуги, каждом ДК, закладывал каждую ее площадь. Гипотеза о родстве Калуги и Кали-Юги не подтверждалась.

Было похоже, что город просто простоит молча с закрытыми глазами, пока орды гогов и магогов будут проноситься мимо, схватывая и разрывая, а также вовлекая в свои сети, всех тех, кто обратит на них внимание, станет вступать с ними в полемику, попытается размыть их гибкий и всеобъемлющий текст.

Ветер Кали-Юги порвал щеки Калуги, но так и не вызвал интереса к себе.

 

Владимир Никитин