Когда выдающийся русский консервативный мыслитель Константин Леонтьев писал своего "Среднего европейца как орудие всемирного разрушения", the culture of celebrities как явления общественной жизни еще не существовало, но определение, данное им в заглавии книги как нельзя, кстати, подходит к тому, что понимается под гламуром сегодня. Гламур как орудие всемирного разрушения .
Закат Европы знаменовал рождение "славного нового мира", в котором живые тела и души, парадоксальные эстеты и чудаковатые аристократы, денди и искатели философского камня оказались не у дел, точнее они были в нем немыслимы, поскольку мысль не может существовать в атмосфере буржуазной пошлости. Остались лишь их слабые отражения в мутном зеркале, "среднеевропейской массы". Порожденный ими культ красоты, наслаждений, элитарности. Культ того, о чем собственно давно забыли довольствуясь лишь ожившим изображением.
Гламур - это плоскость мутного зеркала, в которой отражаются дионисийское мировосприятие старой Европы. Оживленное черно-магическими чарами отражение того, что давно уже умерло. Но можно ли говорить с отражением? Оно вовсе не то чем кажется, и если что и стоит за ним, то только плоская субстанция зеркала.
Элитарность подхваченная и многократно опошленная теряет свое главное качество - дистанцию, отстранненность. Она может вырождатться по-разному, может превратиться в хтоническую, страшную темную маргинальщину. Это не самое страшное. Даже наоборот, очень интересны движения существ, направленные к деградации, уничтожению. Внешне они еще более неприятны, чем сытое мещанское болото. Неприятны уже по своим физиологическим характеристикам, своим внешним видом, своей претензией на инаковость, под которой подразумевается что угодно, только не иерархическая отстраненность и чувство меры. Их хаотические души жаждут иного, это хорошо. Но слишком много земли и воды… В них слишком много земли и воды и совсем нет огня. Потому они похожи на скользких червей, всегда неопрятны, пьны, или обладают каким-нибудь физическим или психическим дефектом. Таких можно встретить на любой патриотической тусовке, впрочем остальные политические сообщества тоже полны персонажами такого рода. Хватает их среди эззотериков и традиционалистов, они активны, только из этой активности ничего не получается. Сама природа этих людей заставляет их нырять в бездну. Впрочем, это не самое страшное. Ад начинается там, где начинается претензециозная посредственность.
Она может манить, если у тебя не хватает ума и вкуса смотреть на нее так, как она того заслуживает, Философ Александр Секацкий очень удачно охарактеризовал это явление, когда сказал, что "гламур обвиняют не в том, в чем он, действительно, виноват. Он не особо циничен, смысл его - в некоей усредненности, безопасности. Гламур защищает общество от радикальных жестов. Это именно некое царство вторичности, серости. Это принципиальный смыслозаменитель, который синтезируется вместо реальных смыслов".
Идеология всепожирающей буржуазности перешедшей в наступление. Применительно к России это средство нивелирующее, упраздняющее и снимающее любые национальные и религиозные особенности, разнообразие народов и культур, скрывающее за собой отсутствие культуры как таковой. Именно поэтому гламур безысходно пошл и сер,в какие бы яркие одежды он не рядился. Эти яркие тона - лишь камуфляж, за которым скрывается смерть. НАТОвские бомбардировки Югославии столь же "гламурны" как и Ксения Собчак с Тиной Канделаки, как редактор журнала GQ Усков, как новоявленный пророк либерализма Гонтмахер. За Канделаки стоит Гонтмахер, а за Гонтмахером - НАТО и США. За ними всеми скрывается одна и та же сила, ничтожащая все и вся, готовящая пришествие либерального глобального проекта, в котором ни русским, ни сербам, ни России как государству места не останется.
Гротеск и нелепость гламура - вовсе не случайны. Это черно-магическая практика, в которой живое сначала умерщвляется, священное расколдовывается, "разочаровывается" а потом уже мертвому и стерильному телу придается видимость жизни. Glamour – изначально и означал волшебство, чары, а тут уже и рукой подать до сатанизма.
Поскольку мы живем в мире победившего сатанизма, мы вынуждены наблюдать торжество гламура. Это более серьезная вещь, чем все мировые правительства, президент США и валютные биржи. Это грозный автократичный властелин нового мира, всепожирающий червь, высасывающий жизненные соки из своих подданных. Оттого они поразительно безжизненны, слишком кукольны и театральны.
Мы превращаемся в кукол, забывая, кто мы есть, и даже, если в нас теплится еще искра огня, ищем богов вовне, тоскуем по ушедшим, забывая, что и боги в этом мире живут в лучшем случае жизнью средней буржуазии. Где же выход? Может в той самой бездне падения?
Тоска – живородяща и, может быть, в ней уже сокрыт ответ на самый важный вопрос. Надо только найти в ней точку непостижимого покоя, соврешенный кристалл, найти вночи ее сокровеннное сердце.
На самом деле вся история началась с тоски. Потеряв что-то важное, мы начинаем жутко тосковать по нему, такова человеческая природа. Тогда мы пытаемся воссоздать то, что происходило во время оно. Так рождаются мифы, а потом и история, которая сама является разновидностью мифа. С тоски и ощущения утраты сакрального начался период человеческого. Нельзя тосковать по тому, что у тебя есть. Это чувство возникает одновременно с утратой, как вспышка, как осознание того что что-то, что когда-то было настолько естественным, что о нем и не возникало даже мысли задуматься, вдруг исчезло.
Люди начинают тосковать по богам, лишь потеряв их и полностью забыв, что значит это слово, ибо если бы они знали, насколько ужасны те бездны, что открываются в потухших зрачках мертвых богов, что им никогда бы и в голову не пришло ждать их воскрешения.
Впрочем, тоска по богам, тоска по священному - это тоска по самим себе, утерянным в бездне веков. Это тоска существа, рожденного в вечности, но заброшенного в поток становления, по своей невозможной Родине.
Именно эта тоска породила не только удивительные по свой глубине философско-политические концепции консервативных революционеров ХХ века, но и позволила появиться на свет такому виду литературы, как литература ужаса или литература беспокойного присутствия, в которой наряду с огромным количеством бездарностей, даже не осознававших, что за сила ими движет, творили такие до сих пор не понятые "сумрачные гении" как Эдгар По, Говард Филипс Лавкрафт или Жан Рэ.
Эта тоска - лекарство от посредственности и повседневности, ибо обладает творческим потенциалом, именно отсюда начинается любое новое движение, любой толчок. Тут начинается возрождение богов, оживление старых мифов и рождение новых. Преодоление глянцевой современности. Боги вернутся совсем не так, как их ждут.
