– Поможет ли нам инстинкт выживания народа? Вспомним историю, пример первых христиан, которые сумели спастись среди разлагающегося Рима и в итоге образовали мощнейшую империю, которая доминировала в мире свыше тысячи лет.
– Первые христиане представляли собой ультраидеалистическую, ориентированную на живое присутствие трансцендентного начала духовную общность. Для них высокое и далёкое, потустороннее и божественное было здесь и сейчас наглядно явленно. Русский народ сегодня такой общностью не является даже в потенции. Мы стали чрезвычайно материальными. Мы слиплись с материей. Нам идеи, как об стену горох. Идеи мы не воспринимаем. Соответственно вот эта высокая резистентность, сопротивляемость христианских общин в первые эпохи, конечно, очень сильно контрастирует с пассивным, вялым, бытовым иждивенчеством нашего времени. Наше христианство – оно не тёплое и не горячее.
Я сам православный человек, я всё это вижу, знаю, переживаю за это, конечно. Мы сейчас представляем собой общество и народ в последней степени разложения. Что-то в нём, может, и сохраняется. Но мы своё наследие методично проматываем. Вначале мы отказались от Бога в пользу социальной справедливости, в пользу имманентной религиозности, социалистической. Но потом мы и от неё отказались! Мы отказались от имманентной религиозности и стали поклоняться либеральным ценностям, провозгласили индивидуализм, заявили: пусть каждый живёт, как хочет. Мы стали обществом циников, обществом потребителей.
Конечно, есть отец Тихон Шевкунов. Он иногда даже появляется в телевизоре. Шевкунов очень хороший человек, но он невнятен, тих. И на фоне моря мерзавцев, вырожденцев, либералов один отец Тихон – это катастрофически мало.
Или вот Патриарх. Ярчайший человек. Но мне кажется, что большая часть элиты его, в известном смысле, побаивается. Потому что он уверенный, мощный, волевой человек с ценностями. Именно поэтому его тоже начинают маргинализировать. Раньше говорили, что, дескать, предыдущий Патриарх Алексий Второй – пожилой, тихий, молитвенный человек. И в этом видели его недостатки как общественного деятеля. Но вот мы получили молодого, активного, умного, патриотичного вождя – вождя церкви, церковного князя. Вождя паствы.
И что? У меня складывается впечатление, что его значение, его роль в обществе начинают методично занижать. Это я всё знаю, это я всё вижу. И вот в такой ситуации говорить о том, что народ сможет сохранить свою ценностную систему, переждать и возродиться, как-то не приходится.
– Пусть не весь народ, а какая-то его часть, страта.
– Я не вижу этой страты. Простой народ, конечно, очень много хранит духовных ценностей. Но он пассивно хранит. Он не способен никак активировать это своё духовное богатство. В церковном обществе многие прекрасные люди пребывают. Но многие оттуда и уходят. Потому что разочаровываются. Само церковоначалие после советского периода до сих пор не может в себя прийти. Было сложное испытание и церковные иерархи после этого до сих пор никак не могут оправиться.
Интеллигенция же часто разложена, значительная её часть к тому же либеральна. Научная среда, к которой я принадлежу, поскольку преподаю в МГУ, социально запугана, затеряна, деморализована, она получает меньше, чем любой гастарбайтер, и её представители чувствуют себя людьми второго сорта. Это – первое.
Второе – я согласен, что русский народ очень здоровый в сердце своём. Но!.. Мы сейчас сидим, разговариваем, и в этот момент происходит убийство этического начала в русском народе – запрограммированное, запланированное через внедрение индивидуалистических, конформистских, потребительских, консьюмеристских ценностей. То есть та система информационной обработки, в которой народ живёт и которую он не может игнорировать, убивает душу. И что нам делать? Если мы будем одновременно убивать духовное начало собственного народа и при этом говорить – ты выдержишь, ты сможешь, – то как мы сами при этом будем выглядеть? Тут надо что-то радикально менять.
И третье – я считаю, что этнос как таковой способен лишь хранить ценности, которые на каком-то этапе в него вкладывают. Вот приняли князья веру, русский народ её взял и бережно-бережно нёс. До какого-то момента, пока не уронил. В 17-м году мы отказались от Бога. И вот эта роль элиты в сохранении таких духовных или этических ценностей колоссальна. Потому что элита их вбрасывает. Элита их провозглашает. Элита их, если угодно, навязывает. А сегодня элита – это наше слабое место. И при такой элите сейчас надеяться, что народ вопреки всему сохранит духовное здоровье, не приходится.
Может быть, и сохранит, но это уже не рационально. Это уже выходит за рамки всякого социологического прогноза и имеет отношение к таким сферам, в которые нам с нашим интеллектом, мне кажется, лучше и не соваться.
Спасти нас может что-то, что лежит за пределами рационального. Но давайте эти темы всуе не поминать. Если нам суждено спастись, несмотря на то, что мы сделали всё, чтобы быть проклятыми – ну, может, в этом есть какой-то промысел. Понимаете, грешник может уповать на спасение, но для этого необходимо покаяние. А мы в этом направлении не делаем ни одного шага.
– О каком покаянии вы говорите?
– Покаяние – это платоновский термин, по-гречески «метаноя». Оно означает изменение сознания. Что значит изменение сознания? «Метаноя» – это изменение сознания от материальных ценностей, физических ценностей, объектных – к тем, которые находятся в душе и выше. То есть покаяние – это переориентация сознания. Это не просто раскаяние в грехах, это изменение всего мировоззрения от материалистического к идеалистическому. Есть ли признаки такого покаяния, такой «метанои» в нашем обществе? Ни-где!
И вот пока у нас нет такой готовности к покаянию, к изменению сознания, я думаю, что даже божественная воля, божественная благодать просто обойдёт нас стороной. Если вы здесь смердите, если вы смотрите «Дом-2», если вы выбираете то дерьмо, которое выбираете, то вы просто не хотите быть спасёнными. Если нам нравиться всё как есть, то дух обойдёт нас.
Мы всегда были уделом Пресвятой Богородицы, всегда были славны вот этой вот верностью Богу, принципам – а теперь начали их продавать постепенно, начали от них отказываться. Вот нам и послали в наказание эту либеральную элиту.
– Не поздно ли наказание наступило, после семидесяти лет советской власти?
– На самом деле оно и раньше нас преследовало, когда церковь уничтожали, когда Емельян Ярославский устраивал религиозные гонения. Но на протяжении советской власти была имманентная религия справедливости. Это плохо по сравнению с христианством. Христианство гораздо лучше. Но это всё-таки была религия справедливости. А теперь возникла религия несправедливости. Пришло чистое и открытое зло. После зла социализма пришло гиперзло либерализма. Я думаю, что это не случайно, потому что, конечно, нельзя строить царство справедливости без Бога, вот мы его и не достроили. Но справедливость – это всё-таки что-то такое хорошее. Это возвышение, это всё-таки нравственность, это самопреодоление. А теперь у нас и это отняли.
...Знаете, в Евангелии есть слова про то, что людям, которые предают священные идеалы, лучше не родиться. Им сразу надо повесить себе камень на шею и броситься в воду. Все те, кто предаёт Россию, кто предает народ, кто продаёт православие, – тем лучше не родиться.
Они не спасутся. Они напрямую отправятся к Иуде на дно ада навечно.
Те же, кто, как мы думаем, придут к власти, должны понимать: ответственность огромна – дано много, но и спросится много. Не на земле, на земле – это ерунда. А там, за чертой – самая серьёзная расплата.
